Пыль всех дорог - Наталья Ракшина

Как будто так и надо! И за несдержанный вечер и ночь ничуточки не стыдно. Глядя на цепочку ажурных металлических вставок в девичьей спине, Валентин чувствовал только одно — холодную неприязнь к тем, кто произвел имплантацию вот этого компаса для квантовых малиновок. Насильственно изъятые из семей, не укладывающиеся в «правильную» картину развития мира? Кто же решает, интересно?..

— Это больно? — Спросил он ночью, едва касаясь пальцами розоватого теплого металла.

— Нет. Болело, только когда вживляли. Долго, месяцев семь, это же сложно.

Какие бы там высокие цели сохранения стабильности миров не стояли, оправдать их не просто. Кто знает — может, цена чужой боли — благополучие цивилизации, выживание планеты или, леший разберет, что еще, но… Отсюда не видно. А последствия множественных операций — вот они, пожалуйста, хорошо видимы, от седьмого шейного до крайнего копчикового позвонка. И шрамы между ребрами.

Что, по-другому вмешаться в историю никак нельзя? Без боли и убийств чьих-то родителей?

Ковалев не был так уж силен в физике, только с новой должностью ему пришлось поверхностно изучать деятельность лаборатории Таипова, чтобы не чувствовать себя полной бестолочью в умных ученых разговорах. Но одно он представлял четко: история не признает сослагательных наклонений. Кажется, хозяева квантовых малиновок не занимаются исправлениями свершившейся истории, они как будто работают на опережение. Как они определяют, что стабильно, а что нет?!

Тха-Сае сонно завозилась. Пора было ее будить, потому что нужно ехать в лабораторию. Как лучше всего будить девушку? Правильно, нежным поцелуем в шею. Правда, такой способ побудки отдаляет выезд из дому по вполне понятным причинам, но тут уж ничего не поделаешь.

— Я думала, здесь наступило лето! — Недовольно вздохнула Тха-Сае, глядя на затянутый серыми облаками горизонт и застегивая «молнию» своей черной курточки при выходе из подъезда.

— Конечно, лето. Календарное. У нас есть поговорка про то, что лето приходило, а кто-то его пропустил, потому что в этот день был на работе.

Девушка поежилась и села в машину.

После ночных и утренних любовных баталий поведение Таи и Ковалева внешне никак не изменилось — так, по крайней мере, надеялся сам майор. Видимо, так оно и было для всех, кроме Дигена. Мелкий пакостник что-то такое почувствовал. Едва встретив в кабинете Таипова вновь прибывших, он осторожненько поставил на стол бумажный стаканчик с недопитым кофе и приготовился пошалить.

Пока Валентин обменивался рукопожатиями с командой ученых и здоровался с хмурой Скворцовой, Диген начал насвистывать песенки. Слух у него был хороший, свист вполне художественный. Так что на напрягшегося Валентина сперва обрушился хит про рандеву на бульваре Роз, потом его сменил лебедь, качающий звезду на пруду, а завершило концерт что-то нераспознаваемое, но жестко попсовое.

Видя, что последняя мелодия не зацепила Ковалева вообще, мелкий пакостник откашлялся и пропел, чтоб, так сказать, расставить точки над «I»:

— «Каждый хочет любви… и солдат и моряк!»

Само собой, Тая этих песен не знала, так что с легким недоумением смотрела на певца, у которого буквально уши развернулись от удовольствия. Ковалев боролся с искушением взяться за эти пушистые уши и завязать их узлом. Единственно верной тактикой было делать вид, что ничего не происходит. К счастью для теряющего терпение Ковалева, Альберт Иванович услышал певца и напустился на него:

— Какой моряк?! Диген, ты что себе позволяешь! Что за шуточки!

— А я что? — Невинно округлил хитрющие зенки домофей. — Настроение хорошее, свободная страна!

— Я тебе сейчас устрою свободную страну! Не мешай!

— Молчу, молчу. — Домофей снова подтянул к себе кофейный стаканчик и начал с нарочитым бульканьем допивать.

— Итак, — сказал Альберт Иванович, когда все уселись за овальным столом для совещаний, — представляется уникальная возможность продолжить эксперименты с межмировым перемещением, но на другом, принципиально ином, уровне.

Голос заведующего звучал ровно и спокойно, но на самом деле до душевного спокойствия ему было далеко. Во-первых, первичные результаты исследования организма гостьи ошеломляли, начиная от запредельно высокого уровня гемоглобина и заканчивая тремя трудно определимыми белками плазмы крови, формулы которых пока что не поддавались расшифровке. Во-вторых… Вам знакомо выражение: «давит сердце»? Так вот, Таипов испытывал именно это. Сердце давило — и в переносном смысле, и в прямом.

Но надо было держать себя в руках, и Таипов держал.

— Я правильно понимаю, Валентин, что руководство не против расширения поля эксперимента?

Ковалев кивнул. Руководству сейчас важно, чтобы не было лишних расходов. А Ковалеву важно… чтобы случилось какое-то чудо, и Тая не перестала быть физически. Альберт Иванович, кажется, думал о чем-то подобном.

— Тха-Сае, — обратился ученый к девушке, — а вы осознаете, что вмешательство в прошлое повлечет за собой глобальные изменения для вас нынешней, вплоть до исчезновения?.. Ведь если я верно понял принцип работы прибора… синха… то вы нынешняя не должны будете существовать? Относительно вас вся ветка будущего канет в небытие. Вместе с вами.

Скворцова резко побледнела.

— Что?.. — еле слышно прошептала она. — Почему… мне не сказали сразу?!

Она до трех часов ночи строила схемы со стрелками, составляя два алгоритма развития известных событий: один свой, второй — по рассказу Тха-Сае.

— Это не имеет значения. — Резким тоном заметила Тая. — Я все решила. Пути назад нет.

— Девочка моя, но есть свершившийся факт!.. Я не думаю, чтобы я … — тут Скворцова сбилась, до сих пор никак не ассоциируя себя с той, другой Мариной, матерью Таи, — … чтобы я, или твой отец, хотели для тебя такого. Смирись с потерей и живи дальше.

Ковалев подумал, что женщина формально права, но до конца ситуацию не оценивает. Сам факт «дальше» уже был под вопросом — не исключено, что Тая вынесла себе смертный приговор своими действиями, так или иначе, и для нее очень важны две вещи: погибнуть не зря и, наверное, по возможности навредить хозяевам времени и квантовых малиновок. Во всем этом нужно было разбираться, и быстро. Доверять словам Таи до конца — крайне неразумно, никто на самом деле не знает, что происходит. А если нынешние события — тоже чей-то эксперимент, тех же Псевдомагов, например, и Диген был прав насчет «засланного казачка»? Нельзя этого исключать ни в коем случае, какая бы симпатия не влекла майора к черноволосой девушке.

И нечего делать Скворцовой в Лангато, с нее определенно хватит приключений.

— Если для путешествия не нужны гемотрансфузии крови бродяги, а моя группа не имеет значения, — подал голос Валентин, — то мне представляется уникальный шанс попробовать свои силы. У нас также имеются два подготовленных агента с четвертой группой крови, и одного из них можно задействовать.