Ночь, когда Серебряная Река стала Красной - Кристин Морган

Рука хватается за перила, подол халата колышется у лодыжек.

"ДЖЕЙ БИ?"

Когда она приблизилась к нескольким нижним ступеням, ее нога натолкнулась на что-то, не похожее на лестницу. Что-то более теплое и податливое, чем дерево.

Лейси оставалась абсолютно неподвижной. Часть ее хотела повернуться и помчаться вверх по лестнице, в свою комнату, где она захлопнет дверной замок и спрячется под кроватью. Часть ее хотела пригнуться и на ощупь изучить сгорбленную фигуру на ступеньках, подтвердить или опровергнуть страшное подозрение. Часть ее хотела перепрыгнуть через него и побежать к выходу, крича во все горло, когда она врывалась в колоколообразные двери.

"Джей Би?" — прошептала она.

Так медленно, так ужасно медленно, она наклонилась. Кончики ее пальцев встретились с плотью. Теплой, но инертной. Плоть и кожа. Кожа, которая, как она боялась, совсем недавно была прижата обнаженной к ее собственной.

"О, Джей Би, о нет…"

Грубые руки, невидимые из темноты, схватили ее. Даже когда ее рот открылся, чтобы закричать, ледяная линия прочертила по ее шее. Пронзила быстро и глубоко. На смену ледяному холоду пришел проливной влажный жар, разливающийся по ее груди.

Она почувствовала, как подкосились колени, почувствовала, что начинает падать, но так и не почувствовала приземления.

"Да, хотя яблоко может казаться нетронутым, но внутри скрываются жуткие черви гнили, так и белые стены Божьего дома могут скрывать самую гнусную гниль и разложение".

Стены действительно были белыми, свежевыбеленными. Шпиль возвышался высоко. Арочные окна были украшены разноцветными стеклами. Ступени были каменными, а дорожка к ним — аккуратно выложенной гравием.

"Какие грехи вы найдете здесь? Какие грехи Семи? Нет ли здесь излишней гордости за изящество строения? Зависть к церквям в соседних городах, к большим прихожанам или более изысканным атрибутам?"

Опрятность здания, ухоженность и хороший ремонт наводили на мысль об отсутствии лености… но это могло быть делом рук какого-нибудь тяжело работающего наемника, согнувшего спину в ежедневном труде за грошовую зарплату, в то время как сам особый Божий слуга выполнял лишь незначительную физическую работу.

"Живет ли жадность внутри, является ли тарелка для сбора пожертвований голодным ртом, чтобы пополнить казну, а не помочь нуждающимся и бедным? Что касается голодных ртов, то как насчет обжорства? Найдется ли в кладовой скромная еда или богатый пир?".

По опыту Джозефии, редко можно встретить худого священника. Действительно, редкость. Они были упитанными и мягкотелыми. Жили в достатке, в роскоши и комфорте, благодаря щедрости тех, кто надеялся подкупить их, чтобы получить прощение.

"Ибо они много говорят о гневе, чтобы возбудить огонь и ненависть в сердцах других, но сами не берут в руки меча. И в этом они получают незаслуженную выгоду, пребывая в мире и праведности, в то время как проливается кровь!"

Как быстро они заявили о защите своей должности! Пусть вешают воров, сжигают ведьм, пусть умирают дети и страдают невинные… но под угрозой и под страхом проклятия пусть не пострадает ни один волос на помазанной голове проповедника!

"А похоть? Есть ли у похоти дом в этом освященном доме? Разве взор пастыря блуждает с развратом над своими овцами, даже когда его уста осуждают прелюбодеяние и блуд?"

О, вероятно, Джозефия знал. Независимо от того, действовал он или нет, шепот змея щекотал слух многих благочестивых людей. Часто он дразнил даже не обычные похоти, а самые темные и извращенные. Неестественные. Развратные.

Если честно, в свое время ему довелось столкнуться с теми, кто действительно практиковал то, что проповедовал, кто был искренен в своей вере. Но большинство? Лицемеры. Лицемеры до мозга костей. Не то чтобы это имело большое значение. Он расправится с ними в любом случае.

Ведь так пожелал его Хозяин.

Он вошел в церковь через парадную дверь. Ручка не обожгла его кожу. Он не вспыхнул, когда переступил порог. Молния не поразила его, когда он пробирался между рядами скамей.

Не было ангельского вопля, когда он помочился на кафедру или присел на корточки, чтобы нагадить у подножия креста. Ни одного, когда он достал из своего ранца гноящийся труп крысы и шлепнул его на открытые страницы Библии. Никакого, когда он открыл банку с козьей кровью и намазал дьявольскую метку на каждой стене и окне.

Никакого божественного вмешательства, когда он вошел в пристроенный пасторский дом на заднем дворе церкви, нашел проповедника, спящего довольным сном самодовольного благодушия — хорошо откормленного и мягкотелого, как и ожидалось, — и стащил его с кровати.

Гиацинта была близка к родам. Это был ее первый раз, и она была пуглива, что не сулило Абраму Скотту особого отдыха в эту ночь.

Он устроился в соседнем стойле, читал при свечах, когда не проверял и не разговаривал с молодой кобылой. Или пытался; ее нервозность изрядно потрепала и его собственные нервы. Он все время прыгал на тени и дергался от звуков, пока не почувствовал себя скорее сторожем на кладбище, чем акушером при лошади. Он с трудом мог сосредоточиться, наверное, уже шесть раз перечитывал одну и ту же страницу, не вникая в смысл предложения.

Когда он услышал посторонние звуки возле конюшни, он почти решил, что это не более чем ветер, или кто-то проезжает мимо с очень поздним поручением. Или один из его дядюшек, пришедший посмотреть, как поживает Гиацинта. Или его младший брат Альберт, пытающийся пробраться обратно после того, как он ранее тайно улизнул.

Но его нервы твердили, что это все не то. Нервы заставили его задуть свечу и тихо ждать в пахнущей сеном темноте.

Это были голоса? Негромкое бормотание голосов в каком-то споре? Похоже на… на "ты сделай это, а я сделаю то", не совсем спор и не совсем приказ.

Это не могли быть конокрады, не так ли? Скотокрады? В Сильвер-Ривер? Вряд ли это стоило усилий, ведь они были в стороне от дороги. В городе их было не больше дюжины, и половина из них стояла в конюшнях на ранчо Коттонвудс.

Что бы там ни было, нервы его снова были на пределе.

У Гиацинты тоже: она пыхтела и