Египетские ночи - Барбара Картленд

Объявив о своем решении, Энн так и не осмелилась посмотреть ей в глаза. Она потупила взор, и было невозможно понять, что творится в ее душе.

«Боже, что произошло?» – пронеслось в голове у Лидии, и в следующее мгновение страх сжал ее огромной, холодной рукой.

– Конечно, поедем, дорогая, – сказала она. – Поедем. Как хочешь. Нужно только решить, куда поедем и на чем.

– Констанс Мартин собирается в Хартум, – ответила Энн все тем же странным голосом, который, казалось, исходил откуда-то издалека.

– Хорошо, – согласилась Лидия – Поедем в Хартум. Завтра встану пораньше и позабочусь о билетах.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила Энн, словно обращаясь к совершенно незнакомому человеку.

Когда она пошла к двери, Лидия протянула руку, чтобы остановить ее.

– Энн, дорогая, что случилось? – спросила она. – В чем дело? Прошу тебя, расскажи.

Энн оттолкнула ее руку с таким видом, будто это была змея.

– Не прикасайся ко мне! – раздраженно бросила она и, не сказав больше ни слова, вышла из комнаты.

Все самые худшие страхи и опасения обрушились на Лидию с новой силой. Что же стряслось сегодня вечером, что Энн выглядит как сомнамбула? Лидия посмотрела на часы. Двенадцать.

Девушка отсутствовала совсем недолго, потому что ушла из дома около девяти.

Никакая размолвка влюбленных не способна изменить человека до неузнаваемости. Энн же было не узнать. Куда подевалась та взбалмошная юная особа, которая еще сегодня утром упрямо стояла на своем или отпускала язвительные замечания насчет того, что Джеральд забыл о данном Лидии обещании и так и не поговорил с падчерицей?

Лидия думала об Энн, и вопросы, которые она не осмелилась произнести вслух, мучили ее с новой силой, и было невозможно избавиться от них.

Она живо представила себе Энн, представила барона и его хищную улыбку, и ей сделалось страшно.

– Нет, господи, только не это! – прошептала она, зарывшись лицом в подушку.

Весь следующий день Лидия с Энн провели в поезде.

В Шелале они пересели на пароход и два дня и две ночи плыли вверх по широкому Нилу. По пути они миновали Абу-Симбел с его величественными скальными храмами и полузатопленными деревнями – жертвами недавно возведенной Асуанской плотины.

В Вади-Хальфе они пересели на другой поезд и на нем пересекли двести пятьдесят миль пустыни по железной дороге, которую проложили в 1898 году для наступающей армии лорда Китченера.

Они прибыли в Хартум, когда солнце уже садилось. После безжизненного, однообразного пространства пустыни, которое они проехали днем, было странно видеть хорошо отстроенный современный город с прекрасными белыми домами и широкими проспектами, усаженными ровными рядами зеленых деревьев.

Лидия вышла из вагона слегка потрясенная, покрытая пылью и изнуренная долгой поездкой.

– Здравствуй, Констанс! – раздался чей-то жизнерадостный возглас. – Рад тебя видеть.

Констанс Мартин, в обществе которой Энн и Лидия совершили поездку в Хартум, радостно вскрикнула.

– Тони! Дорогой, вот так чудо! – сказала она и бросилась в объятия высокого загорелого молодого человека.

– Это мой брат, – тут же пояснила она спутницам. – Тони, познакомься с этими святыми созданиями. Не знаю, как я выдержала бы всю эту ужасную дорогу, если бы не они.

Тони Мартин сконфуженно улыбнулся и пробормотал слова благодарности. Он страдал той приятной застенчивостью, свойственной молодым людям, которые куда увереннее чувствуют себя в мужской компании, нежели в обществе женщин.

– Мой человек займется вашим багажом, – сказал он. – Я на машине и отвезу вас в гостиницу.

Автомобиль оказался просторным «Шевроле» с открытым верхом. Констанс заняла место рядом с братом, который сел за руль; Энн и Лидия расположились на заднем сиденье.

– Расскажи что-нибудь! – щебетала Констанс, пока они катили к отелю по улицам Хартума. – Ты ведь получил мою телеграмму, в которой я предупреждала, чтобы ты ждал Энн и миссис Брайант, да?

– Получил и уже всем рассказал об их приезде. Вас очень тепло встретят, можешь не сомневаться. Последние пару месяцев здесь просто дикая скука. Жарища страшная, да к тому же эти хабубы.

– Что еще за хабубы, скажи на милость? – спросила Констанс. – Говори нормально, Тони. Терпеть не могу, когда ты уподобляешься туземцам.

– Если ты предпочитаешь английское слово, пожалуйста: хабуб – это песчаная буря, – рассмеялся Тони.

Констанс обернулась к спутницам.

– Тони теперь стал такой же, как все, кто долго прожил за границей, – пояснила она. – Если его не останавливать, он вместо английского языка будет пользоваться каким-то пиджин-инглиш. Когда его полк стоял в Индии, он приехал к нам в отпуск с таким жутким акцентом, что пришлось приложить все силы, чтобы избавить его от скверной привычки коверкать родной язык, правду я говорю, дорогой?

– Это было ничуть не хуже, чем твоя речь по возвращении из Нью-Йорка, – парировал брат. – У тебя был такой сильный американский акцент, что ты по крайней мере полгода не могла от него избавиться.

– Врешь ты все! – резко оборвала брата Констанс. – Не обращайте на его слова внимания, Лидия, наш Тони никогда не говорит правду!

Лидию позабавила шутливая перебранка брата с сестрой. За четыре дня путешествия она успела проникнуться симпатией к Констанс. Та была молода, и ее интересовало буквально все на свете. В точности как Энн до того, как… Лидия усилием воли заставила себя оборвать мысль. Она ни за что не выразит в словах свои худшие опасения, даже мысленно.

С тех пор как они покинули Каир, Энн хранила молчание. Порой она по несколько часов кряду сидела молча, не проронив ни единого слова, устремив невидящий взгляд в пространство.

В отличие от себя прежней, она сделалась замкнутой, сдержанной и подозрительно спокойной, что было ей абсолютно не свойственно. Ее характер как будто в одночасье переменился. Она избегала откровенничать и с Лидией, и с Констанс и упорно сопротивлялась любым их попыткам вернуть ее в прежнее жизнерадостное расположение духа.

– Господи, что с тобой, Энн? – как-то раз спросила ее их попутчица. – У тебя такой вид, будто ты сама не своя.

– Я тоже не понимаю, в чем дело, – осторожно вставила Лидия, – но, скорее всего, у нее проблемы с желудком. А может, всему виной слишком яркое солнце и жара.

Однако по приезде в Хартум она поймала себя на том, что ее всерьез тревожит состояние Энн.

«Господи, что же с ней такое?» – этот вопрос все чаще и чаще мучил Лидию.

Впрочем, несмотря на очевидную подавленность и уныние, выглядела Энн прелестно. Из-под шляпки, небрежно сдвинутой набок, очаровательно выбивались белокурые локоны. Светло-голубое платье выигрышно подчеркивало синеву глаз.