Железные Лавры - Сергей Анатольевич Смирнов

Поведал графу, что ярл Рёрик подтвердил уже на ясную голову: ему было видение насчет удачного сватовства к дочери короля франков, коему суждено стать императором Рима, а вот по кончине оного якобы, наконец, наступит черед его, ярлова императорства, что, в свою очередь, подтвердила и невольная песня барда Турвара Си Неуса, коя имеет пророческие свойства, раз сам бард ее не помнит, ибо всякий пророческий глас только тогда и весом, когда сопровождается забытьем прорицателя.

Говорил – как пустое ведро из колодца легко тянул за длинную верёвку. Правдивый мой доклад выходил до опасного складным, изощренным и лукавым.

На мое удивление, граф едва находил в себе силы давить-скрывать торжество собственной прозорливости. Мой доклад спел эхо его мыслей, и у меня возникло новое опасение – не наградит ли меня граф, чего доброго, десятком-другим местных сребреников за ничтожный труд.

- Верно, - кивнул граф и добавил новую загадку: - Не грех, однако, и помочь промыслу. Поторопить его.

Привычным движением брови, не руки, он подозвал плешивого сенешаля.

- Меч и арфу, кому следует, вернуть с подобающим добрым словом, - велел граф. – На вечернюю трапезу звать. А ты, монах, - то был уже оборот графа ко мне, - скажешь обоим, что я требую от них шляться на виду и чтобы струны не бередить, оружие не вынимать, за каждым следят по три стрелка и будут бить при подозрении. Скажешь, что оба тогда благополучно доживут до приезда самого короля франков и участием в приеме будут облагодетельствованы, раз уж их сюда Бог послал. Певец пока обойдется без хмельного. Три дня, большее – четыре ждать Карла. Дотерпит певец, не воды лишен.

Колкая искра сверкнула в левом, самом радостном глазу графа, и он отдал заключительное повеление, коего я и опасался:

- Тебе выдадут. Заслужил.

Когда я вновь повстречался с освобожденным бардом, мне почудилось, что бес той чреватой некими бедами радости выпрыгнул из графа, доехал на моем левом плече до барда и нырнул в его медовые глаза. Они прямо засахарились, когда рассказал ему о своем докладе хозяину замка.

- И он возрадовался? – вопросил бард словом раньше, чем я сам бы доложил ему о том.

- Еще как, - подтвердил. – Едва не сиял, как новенький боевой шлем, еще не битый в деле.

И тут бард ошеломил меня прозрением.

- Великий герой наш добрый господин и хозяин! – шепотом воскликнул он. – Гибельный и прекрасный замысел у него готов!

Как христианин перед язычником, потщился я собрать в себе вид трезвый и скептический:

- Поглядеть, так ты и без медов, славный бард, раздаешь пророчества направо-налево.

Бард рукой, свободной от возвращенной ему в целости арфы, указал в приоткрытую дверь «крипты»:

- Верно ли ты предполагаешь, жрец, для чего потребен графу ярл?

Здесь надобно указать, где и как мы с бардом стояли и беседовали: не отойдя от входа в «крипту», из коей уже изрядно несло мочой и дерьмом, и где мирно похрапывал в стороне от смешавшихся с соломой нечистот сам ярл Рёрик Сивые Глаза. Он лежал на мягком, глаза те свои закрыв и положив себе меч рукояткой на грудь, а острием между ног. Как воин-мертвец, исполнивший весь долг жизни – хоть сейчас погребай его на пылающем корабле вместе с его трескучим, как сырое пламя, храпом. И так нежно обнимал ярл своими огромными пальцами рукоятку вновь и вновь обретенного Хлодура, что положи сейчас рядом с ним саму прекрасную и, как говорили, любвеобильную Ротруду, не очнулся бы, пожалуй, не воскрес. Ярл так и сказал мне прежде, чем завалиться:

- Больше мне ничего не надо. Стану отсыпаться до самого приезда Карла. Графа отблагодарю, так и скажи ему, жрец, когда он меня с собой в битву возьмет. Не пожалеет.

Веление графа «шляться на виду» он исполнять не собирался.

Бард при новой нашей встрече осмотрелся, будто опасаясь летучей мышиной братии, топорщившей уши из разных щелей.

- Я скажу – ты онемеешь, жрец. Так немым пока и ходи, - по-доброму пригрозил мне он, бард Турвар Си Неус. – Прозрение простое, как дно родника, его видно: граф ведь намерен прикончить Карла как бы руками и мечом самого ярла Рёрика, после чего восстановить славу и королевство лангобардов пусть даже ценой и своей жизни заодно – зато в вечную славу рода. Будет последним лангобардом, коего запомнят потомки за ум, смекалку и отвагу. А ярл ему нужен, как дуб для молнии или, наоборот, молния для дуба, вот то и хочу увидеть.

Зашумело в моей голове целое море изумлений, страхов и сомнений.

- Откуда ж у графа сила возьмется? Откуда лангобардов столько возьмет? Карл ведь не в одиночку сюда придет. Все франки ринутся, разнесут замок по камешкам, как и ярлу-лососю не снилось в твоих песнях, разорвут и графа вместе с его распрекрасными дочками в клочья, разве дочек он не жалеет? – Высказал лишь сотую часть тех сомнений, что успел насчитать в уме.

- Мыслишь, как сытый эллин и городской житель. Шума леса не слышишь, жрец, а в лесу чистой правды больше, чем в шуме торга, - с колкими усмешками провещал язычник. – Здесь, на этом месте, – исток песни, коя и Беовульфа в зависть введет. Только будет ли песня? За тем я здесь, затем ярл здесь, а про тебя и не знаю потому, что, верно, тебе стоит уйти отсюда по-тихому и подальше, пока тут малый Рагнарёк не закипел. Тебе земной славы не будет, а что увидишь напоследок, тем не обогатишься. Сам знаешь, жрец, где богатство твоё.

Ошибку совершил бард, напомнив, где богатство мое. Не судьба была ему пророчествовать на трезвую голову. Ему, барду, арфу вернули. Ярлу меч вернули. Мне святой образ не вернули, а я при нем, а не образ при мне. Так и сказал барду твердо.

- Как знаешь, жрец, - огорчился бард тому, что его незнание обо мне обернулось выкидышом от соития пустого прорицания с трезвым советом. – Смотри на все, что увидишь, если думаешь, что по смерти тебе пригодится здесь увиденное.

- Да и ты грезишь стать певцом императорским, не мелким королевским, - кольнул его в отместку. – Что же, донесешь Карлу на графа? И неужто он, Карл, тебе тотчас, без изощренной пытки, поверит?

Бард взглянул на меня так, будто знать никогда не знал, а