Истинная для Ворона - Мирослава Адьяр

— Ворону ты очень нравишься…

Говорит и отпивает снова, ставит стакан на стол, потом подвигает его на середину и с легким звоном ударяет об бутылку.

— Но ведь… это не твой личный выбор, — слова даются тяжело, я будто выталкиваю их сквозь влажную вату. — Это его чувства.

— Так и было… вначале. Я хотел противостоять, видит Саджа, у меня есть на то причины. Мои личные тараканы, которым я много лет не могу дать бой, но…

Герант чуть наклоняется вперед, а я впиваюсь свободной рукой в краешек стула, будто это может удержать мир от вращения, а мое сознание — от полного коллапса.

— …ты мне очень нравишься

Признать не так уж и сложно — слова сами слетают с языка, а с души срывается в темную пропасть неподъемный груз. Даже дышать становится легче, а под кожей сплетаются тонкой сеткой горячие узелки облегчения. Ворон внутри довольно ворчит и расправляет крылья, но праздновать рано.

Потому что я плохо знаю Ши.

И вижу, как ее глаза расширяются от удивления, а рот приоткрывается и остается в таком положении несколько долгих минут.

Стоит мне выдохнуть и немного успокоиться, как на смену удивлению приходит недоверие. Зыбкая тень корежит черты Ши, ее губы сжимаются, превращаясь в тонкую нить. Рука тянется к волосам и заправляет за ухо медную прядь.

Ши — колючая, неуверенная и трогательная, но только когда дело касается ее лично.

Тела, внешности, переживаний.

В кабинете Фэда она ни секунды не сомневалась, что я не оспорю ее боевые навыки. Твою мать, конечно! Посмел бы я что-то вякнуть о ее подготовке. Тут просто не с чем было спорить.

Но сейчас я влезаю на запретную территорию сокровенного и тайного.

— Разве такое может быть? — смуглые пальцы нервно подрагивают, а слова ломаются, оседают невидимой пылью на стол.

Ши тянется к стакану и осушает его одним глотком. Морщится, отставляет в сторону и жестом просит повторить.

— А почему нет?

— Я не человек, — слова вылетают резко, врезаются в меня испуганными птицами, а Ши сцепляет пальцы в замок и опускает голову, чтобы не смотреть мне в глаза.

— Ты вытащила с планеты одного самоуверенного идиота и слепую девочку, — ставлю перед ней стакан и думаю, что не стоит налегать на вино, но сумрачный взгляд из-под сведенных бровей и дрожащий острый подбородок говорят яснее любых слов. И если она решит, что сегодня отпустит мертвых, поддастся скорби и расставит все точки над утраченным прошлым, то я сделаю что угодно, чтобы этот путь облегчить. — Не должна была, но вытащила.

— Это стоило мне дома и звания.

В голосе — ни капли злости или разочарования, только сухой вывод.

— Сожалеешь?

Серые глаза обжигают, бьют по нервам раскаленной плетью.

— Нет. — Золотистая жидкость касается губ, и Ши делает жадный глоток. — Никогда.

— Тогда ты точно человечнее многих моих знакомых.

— Это лишь слова, — она раздраженно отмахивается. — Посмотри вокруг. На все этих людей. Они смеются, играют, шутят, ругаются. Ведут себя свободно, — Ши наклоняется ко мне, и нос щекочет умопомрачительный аромат ягод и вина. — Думаешь, они вели бы себя так, зная, что рядом сидит такое отродье?

— Кто внушил тебе эту несусветную чушь?

— Даже не знаю, — вызывающая улыбка настолько сильно меняет ее лицо, что я чуть не давлюсь своим напитком. — Как насчет детства, проведенного в трущобах? Где тебя могли закопать заживо просто для развлечения. Или трахнуть в уголке, жестко, разрывая внутренности, а ты даже не мог пожаловаться, потому что уже утром кормил бы крыс в канаве.

— Здесь совсем другие законы.

— Эти законы не вернут мне крылья, — Ши со звоном ставит пустой стакан на стол. — Они не сотрут шрамы с моей спины и рук. Ты не подумай, я не цепляюсь за жалость к себе. Я готова принять новый мир, но не распахну ему объятья — вот так сразу. Кому, как не тебе, это понять, вольный?

— Хочешь интересную новость?

Она недоверчиво косится на меня и подталкивает стакан к бутылке. В моей крови уже плещется сладкий дурман и жар — и я не отказываю.

— Бардо попросил Фэда об услуге, и тот не отказал. Разузнал, как прошло собрание Совета.

Ши вся обращается в слух и даже невольно касается моей руки, отчего по коже бегут мурашки.

— Бурю вышибли с треском.

Она удивленно моргает, пытаясь осмыслить услышанное. Откидывается на спинку кресла и давится смехом, будто я только что рассказал лучшую в мире шутку.

— Ох, Саджа, вот это фокус! — выдыхает Ши, утирая выступившие слезы. — Как же так?!

— Да все просто! Как Бардо и говорил, Буря — ничтожество без планеты, реальной силы и власти. Он — беженец, лишившийся всего. Не видать ему место в Совете. Осталось только поместье, деньги его отца и… все на этом. Может быть, кто-то захочет его попользовать в личных целях, пообещав выгоду, но сомневаюсь.

— Он будет мстить, — тянет Ши. — Буря злопамятен.

— Да за что?

Она пожимает плечами и подпирает подбородок кулаком.

— За все. За то, что оказался здесь, за то, что брошен. Буре не нужны конкретные причины — только объект для мести.

— Он к тебе не прикоснется, — заявляю уверенно, а губы Ши изгибаются в слабой улыбке.

Да! Улыбайся. Открывайся мне. Я хочу видеть все, что ты можешь показать.

Это странная жажда. Старый голод по живому общению, будто я сто лет ни с кем не разговаривал, а тут — дорвался.

— Я могу о себе позаботиться, Герант.

Глоток. Запах сладости и горечи только усиливается, отчего ворон внутри все беспокойнее, неуправляемее — я едва могу держать его в узде.

Фэд прав. Пока на девчонке нет моей метки, она — ничейная. Значит, я все еще не выполнил волю своего зверя и могу вступить с ним в конфликт в любой момент.

Я не могу ее принудить. Это просто неправильно. Безумно.

Бесчеловечно.

Будь моя воля — я бы дал Ши столько времени, сколько она захочет. Позволил разобраться в себе, взял бы эту крепость лаской.

Ворон кричит, а у меня закладывает уши, каждый нерв натянут до предела, вибрирует, звенит, как струна. Дергаю плечом и на мгновение прикрываю глаза, пытаюсь восстановить сбившееся дыхание. В крови уже достаточно губительного дурмана, но я сопротивляюсь из последних сил.

А Ши поднимает стакан и салютует куда-то в потолок.

— Подари Северу новый свет, Справедливая Саджа.

Просьба о перерождении души. Древняя, как небо над головой. Девчонка улыбается широко и свободно, стряхивая с себя шелуху прошлого, а меня пронзает укол бессмысленной ревности.