В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

почиет его дух. В Пекинском храме на такой табличке написано по-китайски и по-маньчжурски: «Величайшее совершенство, древний первоучитель философ Кун». И повелитель Китая, и его сановники совершают перед ней ежегодное поклонение. При этом в храме поются гимны и славословия, но ни в коем случае не молебны. В храме Конфуция никто не ставит ему свечей и не молится ему о наживе и семье, и вообще его вмешательства в жизнь никто не просит. Культ же Конфуция и храмы ему — не более как здания мемориального характера, без всякой религиозной сутолоки, как в буддийских и даосских храмах.

Конфуций, передав потомству заветы совершенных государей древности, сам стал для этого потомства совершенным, т. е. «совершенно мудрым», «учителем тысяч поколений».

Основатели Ханьской династии, видя крушение предшественницы Цинь, презиравшей и гнавшей конфуцианцев, решили испробовать обратное, и уже с начала II в. до н. э. сделали учение Конфуция государственным, тем более, что оно, говоря о древних государях, распространяло обожание персоны монарха и на современность, не считаясь при этом с личностью и ее качествами. Естественно, что в благодарность за такую идеализацию государя, обязательную для всех учащихся по конфуцианским текстам и, значит, для всех будущих чиновников, скромному при жизни советнику различных князей, Кун Цю, стали давать почетные посмертные титулы, один другого пышнее: графа, маркиза, князя, государя. Остановились, впрочем, на титуле: философ, мудрец, ученый мыслитель и т. д. по фамилии Кун: Кун-цзы, или Кун-фу-цзы (Конфуций).

В соответствии с этим, ему как отцу-учителю было установлено храмовое почитание с особенно выразительной эпиграфикой. В Цюйфуском храме прежде всего поражает именно обилие надписей: на деревянных лакированных, блестяще орнаментированных досках, покрытых каллиграфией наиболее знаменитых ученых-мастеров этого искусства, и на каменных плитах (стелах) древних и поздних династий. Стела Юаньской (Монгольской) династии величает Конфуция весьма лапидарно: «Кун-цзы, Кун-цзы! Велик Кун-цзы!» и т. п. Монголы тут выступают в роли патронов Конфуция, Одной из наиболее красноречивых и литературно выдержанных евлог (хвалений) является надпись 1468 г. Помимо стилистических красот, эта стела блещет искусством каллиграфа. Автор этого славословия — знаменитый писатель, поэт, художник и каллиграф XI в. Ми Фэй. Обязательно добуду эстампаж с нее! Кстати, снимать эстампажи с монгольских памятников квадратного письма почему-то запрещено.

По храму нас водит старикашка, рассказывающий разные разности, но еще больше расспрашивающий, смеющийся и смешной. За нами идет куча народу — все служащие в храме. Штат огромен. Однако между памятниками малой важности растет трава, в храме отчаянно воняет, очевидно от птиц, селящихся под крышей; один из памятников генеалогии Кун-цзы от времени испортился, и кусок его внедрен в футляр, и т. д.

Мучит (другого слова не сыскать) жажда адская. Старикашка ведет пить чай, и мы выпиваем по десяти чашек!

В гостинице вкусно обедаем: какой-то пудай, лоу (лотос), огурцы, мелко нарезанная жареная кура, момо, рис, персики.

Приезжал чжисянь и просидел у нас весь день. Разговор преинтересный: о багу (экзаменационных сочинениях) и их ненужности, о студентах за границей, всё о той же острой проблеме образования.

Чжисянь-цзюйжэнь (вторая литературная степень, приблизительно соответствует доктору наук) с горечью говорит: «Ах, эти багу! Я ведь тоже из этих типов. Только потом увидел, что все это ни к чему, и принялся за чтение иностранной литературы». Характерно.

Багу — экзаменационные сочинения, требовавшие долгой мучительной тренировки, должны были служить показателем того, что человек «переварил» усвоенные им образцы классических форм родной литературы[43] и может излагать свои мысли в этих формах, считавшихся священными. Что касается содержания этих экзаменационных сочинений, то оно вполне соответствовало их архаической форме и должно было доказать, что молодой кандидат мыслит, действительно, по-старому и что на него можно положиться. Так, еще в 1895 г., вслед за разгромом Китая в войне 1894 г. с Японией, самый отличный из отличных кандидатов в экзаменационном сочинении, заданном императором на тему: как ему (императору) теперь быть, при столь трудных обстоятельствах, отвечал, что надо еще внимательнее отнестись к заветам древности и в самой личности императора найти свет и спасение. Конечно, подобные сочинения никогда не представляли литературных шедевров, а со временем и вовсе превратились в пустую схоластическую тренировку, но в продаже всегда имелись великолепно изданные произведения наиболее выдающихся кандидатов, жадно скупавшиеся подражателями. Теперь, после отмены экзаменов в 1905 г., они только загромождают книжные лавки как ненужный хлам (мы натыкаемся на них всюду). Да и само понятие «образованный по-старому китаец» тоже уходит в прошлое. Это был прежде всего человек, всей душой верящий в ценность и важность так называемого по-китайски «самопитания» из древней классической литературы. А вот чжисянь, хоть он и цзюйжэнь, этой веры уже не имеет. «Самопитание» разочаровало его, он тянется к «питанию извне». Несомненно, много читает, и, когда говорит о прочитанном, то преинтересно видеть, как воспринимается наша культура этой уже двойственной натурой. С воодушевлением говорит о Петре I, особенно о его роли в науке. Энергичная борьба Петра с интуицией и слепой верой в отправные пункты в русской дореформенной науке, конечно, не случайно находит восторженный отклик в его душе, ибо именно этот момент имеет место в науке китайской.

Но интереснее всего, пожалуй, было выслушать его мнение об Евангелии. Его поражает, как это Европа может жить Евангелием: «...ведь там обычные вещи, написанные без всякой учености, простым разговорным языком. Я читал — неинтересно, приторно, обыкновенно». Вот она, свобода суждения! И, осуждая ее, тем самым осуждаем самих себя, произносящих подобное же о классических творениях и мыслителях на Востоке (Коран и Конфуций). Библия читаема только потому, что вошла в наш мир путем пропаганды и проповеди. Секрет не в форме (утерянной) и не в содержании (скучном и для нас «детском»), а в заданном тоне. Суждение о Библии, произведении Востока, как о Ведах, Коране, Конфуции, было направляемо религией и общественным тоном. Никто не рискнул бы сказать: дрянь, макулатура, тощища! Однако вот именно это и слышишь от китайца (за спиной которого не стоит миссионер).

28 июня. Вот и месяц путешествия! Утром отправляемся к священному месту Китая, могиле Конфуция. Это в общем роща кипарисов, в которой стоит скромная могила с надписью: «Самый совершенный человек и первоучитель наш, мудрец Кун». Вокруг — целый город храмов, выставок, кладбищ. Некоторые храмы роскошной архитектуры, возобновляемой от времени до времени на щедрые пожертвования императорского двора, о чем непременно гласит какая-либо стела. Этих стел целые сотни, в том числе и на языке былых властителей Китая — монголов и нынешних — маньчжуров. Нам обоим приходит в голову, что надо