Материнство - Шейла Хети

* * *

На свадьбе Либби мы с Майлзом и поссорились. Жених и невеста – она в чудесном свадебном платье – стояли рядышком, и верилось в их любовь так легко. И я не сомневалась, что они останутся вместе и построят новую жизнь, сделают то, что невозможно для меня. Сама я никогда не верила в важность собственного брака настолько, чтобы закатить красивую и дорогую свадьбу. Мне так и не удалось убедить кого-нибудь заплатить за нее.

Знаю, многим это удалось – если не сложить счастливый союз, то устроить красивую и правдоподобную свадьбу, – но мне всегда казалось чем-то невозможным, как слетать на Луну. Жениха и невесту я воспринимала как две клетки, чей союз в моем воображении дополнял красоту идеальной свадьбы, хотя я и знала, что у них тоже случались неприятности. И все же прошлым вечером все их беды и проблемы казались прекрасным дополнением к триумфу дня. Самые обыденные события в человеческой жизни – они меня всегда так привлекали. Критиковать не могу, потому что все эти церемонии, ритуалы, во время которых люди совершают символические действия, остаются мне непонятными. Не думаю, что мы вообще во что-то верим.

Между тем мы с Майлзом поругались. Он бросал на меня сердитые взгляды, я грозилась уйти, в такси по дороге домой мы оба молчали, потом, не сказав другу ни слова, отправились спать – я первая, он через несколько часов, после того как просидел полночи в гостиной, играя в видеоигры.

* * *

Когда Майлз, все еще злой, лег наконец в постель, я разнервничалась, и мы еще немного поругались. Потом он повернулся ко мне спиной и притворился, что спит, а я подумала: «Хватит, это не игра. Это твоя жизнь».

Я вдруг поняла, что играла роль в нашей ссоре и что во всех отношениях и в человеческом бытии вообще много игры. А потом ощутила прилив радости и свободы, ставший, наверное, своего рода нирваной и продолжавшийся меньше минуты, но я успела понять, насколько мы все смешные, и что я – не мое поведение или мои роли, а вот этот обжигающий свет внутри меня – это неумолкающий смех. Вся жизнь предстала такой глупой, потому как я осознала, что есть карма: исполнение ролей. Ты играешь роли, таким образом задерживаясь в определенных ситуациях или попадая в другие, заранее предвидимые ситуации. Лежа в постели, я уже не помнила, из-за чего мы с Майлзом поругались, но понимала, в чем причина множества проблем – в гордости, эгоизме, нежелании терять лицо. Мы словно те самые ракушки, и самое главное – заботиться о них и лелеять их. Тем самым мы переводим их в разряд реальных субстанций, когда на самом деле они – ничто. Какие же мы глупые и мелочные! Сидя утром за рабочим столом, я не видела никакого выхода, но и там, где была прошлым вечером, я не думала о выходе – меня переполняли радость и умиротворение от осознания, на что мы обрекли себя без всякой на то причины.

Я понимаю, насколько опасно действовать, исходя из такого знания, а не из наших драм, и вижу, насколько радикальной бывает любовь, потому что она смеется над всеми драмами, особенно над драмой победы. Человеческая жизнь – своего рода близорукость, все бродят вокруг да около, замечая только то, что у них под носом, или вообще не замечая ничего. Мы проходим мимо ближних, озабоченные своими мелкими проблемами, и не замечаем остального, делаем из мухи слона. Как отчаянно мы цепляемся за собственную значимость, когда на самом деле наша жизнь бессмысленна. Бессмысленна наша жизнь, но не Жизнь – Жизнь изумительна, полна веселья и радости. Жизнь – это свобода в самом чистом виде, и в ней есть все. Даже этот унылый, серый мир людей.

* * *

Слышу, как он встает, – теперь у меня в доме сердитый мужчина. Но зачем ссориться? Вся эта ролевая игра реальна в том смысле, что она разыгрывается на самом деле, но не реальна в том смысле, что не важна сама по себе.

Все началось, когда я сказала себе, что должна отнестись к ситуации с большей серьезностью – жизнь не игра, – поскольку осознала, что проживаю ее именно так. Жизнь не игра, но мы делаем из нее игру. Стану ли я победительницей в конкурсе на звание идеальной женщины, если обзаведусь детьми? А если не обзаведусь? Мне казалось, что лучше всего на свете плыть по течению и наслаждаться жизнью: не конфликтовать, принимать то, что есть, веселиться и не гнать волну. Не знаю почему, но такой подход к жизни представлялся мне едва ли не самым мудрым.

А потом появился человек – я видела таких в столице, где они качались на волнах жизни, как яркие спасательные круги. Если кто-то приглашал их на ланч, они шли на ланч. Они часто смеялись, были легки в общении, не создавали больших проблем из-за собственных решений, потому что знали: то, что они сделали, на самом деле не важно.

Скрытность, бесчестность, жадность, зависть… Не было такого, чтобы скромник считался лучше гуляки, но человек открытый, веселый и отзывчивый, умевший смешить других, определенно котировался выше прижимистого сухаря и зануды. Похоже, было так.

Знаю, писать это смешно и глупо. Я как будто забываю все, что открыла для себя прошлой ночью, но за столом ко мне возвращается то ощущение покоя, счастья, легкости и радости. Я чувствую, как оно приходит прямо сейчас, даже в этот несчастный день, когда мы с Майлзом вдрызг разругались.

То, что нашей жизни касается эта абсолютно невероятная сила – более яркая, чем все взятые вместе человеческие жизни, – воспринимается мною как величайший дар. Жизнь упорна и цепка, она не позволяет себе расслабляться и любоваться собственными прелестями. Для меня было радостью узнать ее пусть на миг, даже если теперь я уже не ощущаю ее, потому что слишком расстроена другими вещами – Майлзом и тем, что нам со всем этим делать.

Думаю, мрак подходит к концу и я прямо сейчас иду к свету. Я немного колебалась, прежде чем спросить, не хотела услышать «нет». Вопрос начинался так: «В том ли моя судьба?..» Теперь я намного осторожнее, чем в прошлом году, когда обращалась за советом к монетам по любому поводу. Но сейчас пришла пора вопросов, ответы на которые я не хочу знать, и вопросов, задавать которые не имею права.

Майлза нет дома – обедает с братом. Что такое один вечер в долгой череде вечности? Однако же с самого начала меня не оставляло чувство, что времени мало. Его не хватает и не хватит никогда, потому что я люблю Майлза безвременно, неизмеримо, бесконечно. Не он ли сейчас топает внизу, стряхивая с обуви снег? Не он ли поднимается по лестнице на второй этаж? Нет, нет. Это соседский мальчик.

Не хочу, чтобы Майлз пришел сейчас домой и принес с собой беспокойство и хаос. Но почему обязательно беспокойство? Почему обязательно хаос? Почему все мое существо тянется к нему в отчаянном желании?

Я только-только вышла из душа. Уже темнеет, и на прикроватной тумбочке горит лампа. После Интернета, после всего, что я читала, в сердце залегла печаль. И пока темнеет, уйти от печали невозможно. Хочу, чтобы Майлз вернулся. Хочу, чтобы он прямо сейчас оказался дома, но делать с ним здесь ничего не хочу. Еще нужно помыть посуду. Стеснение в груди. Чувствую себя чужой в собственной жизни и не чувствую себя дома. Сижу на кровати, внутри пустота, и нечем занять себя, кроме как слушать эту пустоту, оставшуюся после Интернета, этого визита в никуда. Наступает ночь, и с ней приходит холод, приходит печаль, приходит пустота.