Убивая Еву: умри ради меня - Люк Дженнингс

– Ну… типа того. М-да.

– Ну тогда порядок! – Имбирь сверкает мне белыми зубами. Полагаю, что, когда он служил снайпером в спецназе и работал с Антоном, он снимал людей выстрелами с такой же жизнерадостной улыбкой на лице. – В давние времена, когда я был еще в игре, нам приходилось высчитывать все эти факторы и соответствующим образом настраивать прицел. Хорошо, если на это имелось время, а вот если нет, то нам приходилось туго. Но сегодня у нас есть лазерная система, которая делает все эти расчеты сама, автоматически. Просто глядишь в прицел, и видишь уже скорректированную точку прицеливания.

– В чем тогда моя функция? – спрашиваю я.

– Мы до этого дойдем. Сперва установим винтовку. Чарли-девочка, не окажешь нам честь?

– Просто Чарли. Без «девочки».

– Правда? – Его улыбка не гаснет никогда. – Ну пусть будет просто Чарли.

Мне прежде не казалось, что Чарли особо искусны, но сейчас, наблюдая, как они спокойно кладут винтовку на двуногу, прилаживают свою щеку к щеке приклада, проверяют прицел, открывают и закрывают затвор, я больше не сомневаюсь: передо мной – весьма высокий профессионал в своем ремесле. На моих глазах оружие становится продолжением их тела.

– Для тебя, Ева, тоже есть приятная штучка. – Имбирь открывает непромокаемый рюкзак и достает предмет, похожий на усеченный телескоп. – Это – оптическая труба фирмы «Люпольд», чтобы следить за мишенью. Ее степень увеличения гораздо мощнее, чем у телескопического прицела на винтовке, и поэтому ты можешь крупно, реально видеть, куда попал снайпер.

– Круто.

– Так, сейчас скажу, что делать дальше. Посмотрите в море, в направлении на один час, и попробуйте разглядеть красный буек. Очень маленький, на пределе видимости. Ну как?

Я щурюсь через очки, слегка запотевшие на влажном соленом воздухе, и нахожу наконец крошечную красную точку.

– Когда найдете ее глазами, – инструктирует Имбирь, – посмотрите на нее через свои приборы.

Он прав, «Люпольд» – действительно вещь! Кажется, что качающийся на волнах буек теперь можно потрогать рукой.

– Итак. Буек – в пятистах метрах, плюс-минус, от огневой позиции, и сегодня мы работаем с этой дистанцией. Я так понимаю, ваша цель будет находиться в семистах с лишним метрах. Она будет двигаться, а атмосферные условия – неизвестны. Ну что, приступим?

Пока мы с Чарли на словах репетируем алгоритм, Имбирь готовит мишени. Он достает из рюкзака коробку желтых воздушных шариков, моток шпагата, пакет с грузилами, ножницы и баллончик с воздухом. Потом надувает шарик, завязывает его шпагатом, цепляет к нему грузило и кидает с края платформы. Через минуту он появляется в поле зрения, несомый ветром по воде к буйку. Имбирь тем временем готовит следующий шарик.

Подождав, пока первый шарик отнесет метров на сто, я приникаю глазом к трубе. Волны сегодня невысокие – может, с полметра, – но движение воды вверх-вниз все равно достаточно ощутимо, чтобы шарик стал труднопоражаемой целью. Временами он вовсе пропадает из виду. Лежащая рядом Чарли, похоже, погрузилась в себя целиком и замерла до почти противоестественной неподвижности. Щека – к щеке приклада, глаз – у глазка прицела, палец – на спусковом крючке.

– Дистанция четыреста восемьдесят, – докладываю я. – Четыреста девяносто. Огонь!

Раздается резкий щелчок, который в тот же миг тонет в ветре. Шарик продолжает свой танец на волнах.

– Куда пошла пуля? – спрашивает Имбирь.

– Не увидела, – признаюсь я. – Не заметила никакого всплеска.

– Тебе не нужен всплеск, смотри за полетом пули. Нужно научиться видеть в трубу ее след.

Чарли снова стреляет, и в этот раз я замечаю. Крошечный прозрачный хвост, пронзающий боковой ветер.

– Одно деление вправо, – говорю я Чарли.

Третий щелчок, и шарик исчезает. Я отрываю глаз от трубы и вижу, как вдали, в паре метров влево от места, где был желтый шарик, теперь мелькает, подскакивая на волнах, розовый. Еле слышный щелчок, и розовый тоже пропадает.

– Похоже, у нас тут соревнование, – бормочет Имбирь. – Антон считает, что у второй девчушки реально глаз – алмаз. Один из лучших снайперов, каких он встречал.

– Поглядим, – мрачно откликается Чарли, и Имбирь мне подмигивает.

Идут часы, и мы постепенно вырабатываем эффективный алгоритм взаимодействия. Чарли неизменно пребывает чуть ли не в дзеновской медитации – медленное дыхание, щека приклеена к прикладу, на лице – ни единой эмоции. Лишь ветер хлопает потрепанным краем брезента и еле слышно скользит затвор. «Огонь!» – командую я и жду щелчка выстрела, тут же уносимого ветром. Я стараюсь не думать о том, к чему мы здесь готовимся. Калибр. 338 – серьезная пуля: даже при выстреле с полукилометровой дистанции она проделает в туловище выходное отверстие размером с кроличью нору. Это не совсем то же самое, что хлопнуть шарик.

Мы, впрочем, продолжаем их хлопать, тем же заняты и Оксана с Антоном. Имбирь начинает вести счет их попаданий против наших, желтые против розовых, но без особого азарта. В полдень мы отправляемся в столовую, где пластиковыми ложками едим разогретый в микроволновке пастуший пирог. Оксана со мной не разговаривает и даже не смотрит в мою сторону, быстро поедает свою порцию, сохраняя мрачное молчание. Стиляга и Имбирь сидят спиной ко мне и сравнивают свои заметки – вполголоса, но различимо.

– Твоя, конечно, снайпер от бога, – бормочет Имбирь. – Но в долгосрочной перспективе я бы поставил на мою. Она…

– Ее нельзя называть «она».

– Да, черт, точно! Но ты сам только что это сделал.

– Сделал что?

– Сказал о ней «ее».

– О ком я сказал «ее»?

– О ней. Моей.

– А им разве не по барабану? Они же все равно русские и все такое.

– «Они» – это, в смысле, они обе или одна из них?

– Да фиг его знает! С этим политкорректным птичьим языком хрен че поймешь.

– Ты, пацан, динозавр, вот в чем твоя беда. Будь поактивнее – как я.

– Имбирь, старина, ты только не обижайся, но ты, по большому счету, карлик. Не подумывал сняться в порно?

Я попиваю остывший чай. У меня пропало всякое представление о том, что и зачем я делаю. Я тренируюсь, чтобы участвовать в политическом убийстве по заказу «Двенадцати», или же работаю под прикрытием как агент Тихомирова и ФСБ? Стрелка моего компаса вертится как сумасшедшая. Единственный предмет моей настоящей верности – это Оксана. Я репетирую убийство, чтобы быть на ее стороне, а она сейчас на меня даже не смотрит.

Но ведь такова Оксана. Любить ее – это почти как смерть. Я чувствую себя выпотрошенной, словно кто-то выедает сердцевину моего существа, как осы – яблоко. Именно этого она всю дорогу и хотела? Пленить и опьянить меня? Сделать меня целиком и безнадежно своей, а потом просто отпочковаться?