Убивая Еву: умри ради меня - Люк Дженнингс

Попытка Оксаны тоже ничего не дает. Она смотрит на меня.

– Единственный способ – я буду держать его голову, а ты тащишь карандаш зубами.

– Фу-у! Какая мерзость!

– Детка, но ведь карандаш нужен тебе.

– Угу, знаю. Вот блин!

– Ну так приступим.

Мы приступаем. Оксана смыкает пальцы у Антона под челюстью, а я наклоняюсь сбоку к его лицу и хватаю зубами кончик карандаша. У него сухие губы, его щетина царапает мне щеку, а изо рта легкими волнами идет запах бренди и карри. Я тяну за карандаш изо всех сил, но он не двигается, и я к тому же опасаюсь этот кончик откусить. В итоге я, поперхнувшись, поднимаю голову и втягиваю в легкие морской воздух.

– Еще раз, – произносит Оксана одними губами.

– Не хочешь попытаться? – кричу я ей, но она трясет головой.

Я снова закусываю зубами карандаш, упираюсь руками в Оксанины бицепсы и что есть мочи тяну. На этот раз я чувствую, как он чуть-чуть подается, потом продвигается еще на миллиметр-другой, и наконец вылезает полностью, – и тут мою шею и грудь заливает теплая жидкость.

– Вот блин! – ругаюсь я. – Теперь все в крови.

– Не волнуйся, детка, мы с этим разберемся. Давай сядем спина к спине, чтобы я могла спихнуть этого мудака за борт.

Я чувствую, как напрягается ее спина, когда она ногами совершает толчки, и когда я оборачиваюсь, Антона уже нет. Я даже всплеск не слышала.

Следующие десять минут мы приводим себя в порядок. Пока я отмываюсь от крови в столовой, Оксана пробирается в Антонову будку и находит мне чистую футболку и военную рубаху. Я переодеваюсь, и тут мы обнаруживаем початую бутылку «Наполеона», которую берем с собой. Оксана поливает содержимым край платформы, а бутылку оставляет на палубе. Я собираю окровавленную одежду в узелок, сую туда для веса фонарик и швыряю в море. Завершив ночную работу, мы покидаем палубу. Оксана закрывает за мной люк.

– Твоя будка – в южном крыле, – говорю я ей, но она не обращает внимания. Молча, ступенька за ступенькой, она карабкается вслед за мной вниз по стальной лестнице мимо опустевшей Антоновой будки. Внутри я включаю свет, мы пару секунд просто стоим, а потом я размахиваюсь и кулаком бью ее в зубы, вложив в удар все оставшиеся силы.

– Ну что, – шепчет она, облизывая губы, – мы теперь квиты?

Я качаю головой, собираясь нанести еще один удар, но тут обнаруживаю, что вся дрожу, и никакого удара не получится. Я пытаюсь заговорить, но это у меня тоже не выходит, я даже дышу с трудом, поскольку она крепко зажала мое лицо в теплом месте между плечом и бугорком груди, приникла щекой к моему лбу и зарылась пальцами в мои волосы.

– А теперь? – спрашивает она, громко шмыгая у меня над ухом, и мне остается лишь кивнуть. Она держит меня так некоторое время, а потом приподнимает мою голову и приближает свое лицо к моему почти вплотную.

– Это ничего не значило, – говорит она. – Просто секс.

– Это был дерьмовый поступок. Ужасно гадкий.

– Знаю.

– У тебя есть салфетка?

– Нет. Тебе нужна салфетка?

– Она нужна тебе. Ты постоянно шмыгаешь и глотаешь. Это противно.

– Я простыла, Ева. Такое случается. Даже с русскими.

– Ну так сделай с этим что-нибудь. Боже.

Она лезет в карман, вытаскивает пару смятых трусов и сморкается в них.

– Готово.

– И, кстати, на всякий случай, ты принимала душ после того, как трахалась с Чарли?

– Я же сказала, мы с ней на самом деле не…

– Принимала?

– Нет.

– Так прими.

– Ева, с утра поднимется хрен знает что. Я, чего доброго, разбужу Имбиря.

– Никого мы не разбудим. А даже если и разбудим. Ведь Антона теперь нет.

– Мы?

– Я снова с тобой. Хоть мне и мерзко.

Она щурит свои серые кошачьи глаза.

– Только ничего не говори, ладно?

Она застегивает воображаемую молнию вдоль рта, но ее губы подрагивают.

Мы позволяем себе роскошь – целых две минуты под горячей водой. В первую минуту мы смываем все приключившееся, а во вторую – начинаем вновь открывать друг друга. Крохотная душевая кабинка – не идеальное место для любовного свидания, но зато в ней тепло и много пара, и к тому же Оксана очень сильная. Она поднимает меня вдоль стенки, пока ее лицо не оказывается у меня между бедер. Я кладу ноги ей на плечи и откидываюсь на мокрый кафель, открыв рот и страстно дыша.

Мы ютимся вдвоем под тоненьким одеялом на моей узкой койке – ее теплое тело прижимается к моему, в моих ноздрях ее запах, – и обмениваемся воспоминаниями о наших первых встречах.

– Тот жаркий дождливый вечер в Шанхае, – шепчет она. – Мы лишь мельком успели заметить друг друга, но между нами проскочило электричество. Я словно встретила на улице саму себя. Потому я и залезла к тебе в номер, наблюдала, как ты спишь. Хотела убедиться, что не ошиблась.

– Ну и как? Не ошиблась?

– Ты знаешь ответ. А сегодня еще раз это подтвердила. Ты не хочешь мне рассказать, зачем тебе так сильно понадобился карандаш?

– Завтра расскажу. А сегодня не хочу об этом думать. Я хочу, чтобы мы лежали здесь, в этой койке, в этой будке, целую вечность.

– Знаю, pchelka, я тоже. Однажды это сбудется.

– Обязательно.

– Spoki noki, пчелка.

– Сладких снов.

Когда Антон на следующее утро не приходит на завтрак, никто особо не удивлен. Стиляга с Имбирем уже успели приметить пустую бутылку у края платформы и обменялись сочувственными замечаниями о бодунах и отходняках. Однако в полдевятого они начинают посматривать на часы, озабоченно переглядываясь. Имбирь предлагает пойти разбудить Антона и возвращается с посерьезневшим лицом.

Они со Стилягой совещаются, и мы, разбившись на две группы, прочесываем платформу дюйм за дюймом. Много времени это не занимает. Оба контейнера-офиса заперты, но в окна видно, что там никого нет.

– А здесь нет случайно какой-нибудь лодки или надувного плота? – Я пытаюсь быть полезной, но Имбирь качает головой.

– Нету. Но даже если бы лодка и была, вчера штормина стоял баллов восемь. Босс – не псих, он не стал бы делать ничего такого.

– Единственный возможный вывод: он шагнул за борт, – произносит Стиляга. – После того как приговорил эту бутылку.

– Намеренно? – спрашиваю я.

– Ну что ты! Зачем ему? Он болел за этот проект и явно хотел довести его до конца. Видать, скушал лишнего и не устоял на ногах. Запросто.

Имбирь кивает:

– Вопрос в том, что нам теперь делать? Вертолет прилетит только через сутки.