Жизнь нежна - Галина Владимировна Романова

Может, и не хотела.

Полина остановилась возле фонарного столба у обочины, оперлась о него спиной и с сожалением посмотрела на новые босоножки. Что стало с ними после километровой прогулки от автобусной остановки до деревни! Хватило бы на обратную дорогу, а то придется ехать в город босиком.

— А вот села бы за руль, и ноги не страдали бы, и обувь, — попеняла она себе, проговорив вполголоса упрек точь-в-точь с такой же интонацией, как Антон. — А то поехала автобусом.

Но она не знала, что автобус останавливается в километре от первого дома поселка Верхние Выселки. И что путь, который надлежало ей проделать на каблуках, не асфальтированным будет, а грунтовым, с десятисантиметровым слоем рыхлой пыли. А так бы она…

Нет, все равно не поехала бы на машине, решила тут же Полина, отталкиваясь от фонарного столба и двигаясь дальше. Водитель она никакой. А ну как с ней что-то случится. В аварию попадет, что тогда станет с Антоном?! Кто ему тогда поможет?! Никто, кроме нее. Никто! Все ополчились против него. Все единодушно признали его убийцей супругов Хаустовых, а заодно и ее тетки — Полины Ивановны. И советуют теперь все наперегонки, советуют. Кто-то жалеет ее, кто-то откровенно злорадствует, а кто-то и помощь свою предлагает.

Помощь, конечно, неплохо было бы принять. От Прохорова Виталия, к примеру. Он благородным кажется, участливым очень. С остальными такого контакта, как с ним, не получается. Хаустовых понять можно, они оскорблены за Алексея, за Зою. А вот Вера с чего на Полину начала косо смотреть?! Что такого она ей сделать успела? Если той не хочется, чтобы Виталий помогал Полине, то ради бога! Она откажется от его услуг, тем более что и Антон не приветствовал постороннего вмешательства в их дела.

— Никому не доверяй, малыш, — шептал он ей на ухо, жадно целуя ее шею, плечи, руки. — Никому! Все, что узнаешь, сообщай лишь мне.

— А следователю? Ему можно?

— Мухину?! — Антон в ужасе отпрянул от нее. — Ни в коем случае! Такой матерый! Он, как никто, заинтересован в том, чтобы посадить хоть кого-то. Шутка ли — такая борода у этого убийства! Три года тянется!

— А молодой? Воронов? Ему можно доверять? — допытывалась Полина.

Она послушно сидела на коленках у мужа, позволяла ему лазить у нее под одеждой, и совершенно не задумывалась о том, что за ними могут наблюдать в дверной глазок.

Как-то это все сразу стало неважным, кто и что о ней подумает. Она была так рада встрече, так безмятежно и коротко счастлива в его руках, что все прежние условности, вдалбливаемые ей ее матерью, мгновенно позабыла.

Антон, наконец-то, согласился встретиться с ней. Позволил себе принять от нее передачку. И хотя пирожки с капустой никому не разрешалось передавать, Воронов настоял, и их передали.

— Мне кажется, что он неплохой человек.

Она несмело коснулась лба мужа губами, скользнула по щеке, дотронулась до губ. Каждое прикосновение к нему было новым, неузнаваемым. От этого грустно и сладко припекало в груди. И еще очень хотелось плакать оттого, что это не продлится долго. Лязгнет засов, отворится дверь и…

Сколько же времени они потеряли! Боже, как жаль его! Как жаль этого, растраченного на пустые обиды и никому ненужные выяснения отношений времени!

— Прости меня, Антоша, — прошептала она, поцеловав его неумело и долго.

— За что?! За что же мне тебя прощать!! Я так виноват перед тобой! Ты такая… Такая чистая и находишься сейчас здесь!.. В этой грязи, в этой клоаке, забитой по самую крышу всеми этими страшными грехами. — Он уткнулся лбом в ее грудь, замотал головой. — Я потому и не хотел встречаться. Не мог позволить тебе переступить через этот ужасный порог. И еще думал, что ты вместе со всеми решила, что я…

— Не надо, Антоша. Не надо. Я верю тебе. А до того, что говорят и думают другие, мне нет дела. Может, это невежливо, но зато правильно. Я знаю, что ты не убивал никого. И я здесь, чтобы помочь тебе. И этот Воронов… Мне кажется, что он не совсем уверен в том, что ты виновен. Мне кажется, что он наш союзник, Антоша!

Панов не стал спорить, но все равно просил никому без его особого разрешения ничего не рассказывать.

— Человек, который все это проделал, очень силен, влиятелен и страшен, малыш, — перебирал он губами ее пальчики, шептал и задыхался от огромного горького счастья, заслонившего собой теперь всю остальную беду. — Он не станет сидеть сложа руки. Он уже убил, станет убивать еще и еще. Он сделает все, чтобы избежать наказания. Поэтому никому ничего не рассказывай! Никому не доверяй! А для начала сделай-ка следующее.

Полина с первой попытки запомнила адрес строительной фирмы. Повторила несколько раз телефон коммерческого директора. Созвонилась через день после свидания с Антоном, узнала, что нужный ей человек не живет теперь в городе и что найти его будет не просто, так как адреса тот никому не сказал.

Но Полина сама поразилась своей настойчивости. Сама не знала, что способна будет схитрить. Но адрес Крякина Василия Степановича она все же раздобыла. И уже на следующий день, то есть сегодня, отправилась в поселок Верхние Выселки, где в доме номер три должен был проживать человек, способный помочь ее Антону.

Каблук в очередной раз провалился в пыльный, чуть затвердевший бархан, Полина споткнулась и едва не растянулась в полный рост на дороге.

Нет, неумно все же было пускаться в такое путешествие в платье и босоножках на каблуках. Надо было надеть что-то на низком каблуке, брюки или джинсы, к примеру. Но снова ведь вмешалось чудовищное воспитание, нашептавшее с вечера, что на встречу с незнакомым мужчиной она не может явиться абы в чем. Это же не пикник, и не генеральная уборка квартиры, чтобы ей в джинсы выряжаться. Для того чтобы Крякин стал с ней откровенен, надо было его расположить к себе. А для того, чтобы расположить его к себе, надо было подобающе выглядеть. А как может эффектно выглядеть женщина в джинсах и кроссовках, Полина совершенно не понимала.

В монастырь бы ее, убогую! — вспомнились ей теткины причитания. В монастырь, чтобы и людей в блуд не вводила, и сама не мучилась. Шутка ли, в современном, высокоскоростном нашем мире, такой белой вороной парить!

И похитрее быть надобно, советовала ей прежде тетя Полина. И понаглее. Да, а что, разве не так? Когда подходишь в кассиру в банке, к примеру, и на несусветное хамство ее не улыбаешься виновато, и не уходишь прочь, а хамишь в ответ и своего требуешь. Так ведь многие теперь поступают. Почему ее племяннице так было не делать? Не делала же!

И с мужем опять же горе мыкала непонятно по какой причине. Ей бы его любовь да себе во благо использовать. Женскими всякими ужимками привязать к себе так, чтобы на веки вечные прикипел. А она, вместо этого — что? Она вместо этого что-то ворошит да ворошит. Все что-то анализирует да анализирует. Проблемы какие-то все надумывает и надумывает…

Полина со вздохом улыбнулась, ускоряя шаг. Тетя очень удивилась бы теперь, услышь она мысли своей племянницы. Удивилась бы, не найдя в мыслях этих и следа того стыдливого отвращения, которое истязало Полину так долго. И ахнула бы тетка наверняка, обнаружив там глухую тоску по Антону Панову, с которым племянница едва уживалась первые месяцы. И страстное желание жаркой бесконечной ночи нашла бы там же. Трепетное такое, не вполне оформившееся желание, но нашла бы.