Игры на выживание - Николай Собинин

Убедившись, что опасности нет, он двинулся к большому, двухэтажному зданию. Когти уцелевшей лапы царапали камень. Здание было набито маленькой вкусной едой, он ее слышал. И теперь вся она — его. Голод ее съест и ему станет хорошо, спокойно, лапа перестанет болеть и отрастет снова. Но сейчас нужно сохранять спокойствие. Следом за ним придут другие голодные. Одни слабые и невкусные, но их можно съесть, когда голод станет невыносимым, а вкусной еды не будет. Но будут и те, кто может съесть его, Голода. Их нужно опасаться. Но тут много еды, даже если придут те, другие, они выберут маленькую вкусную еду, а не его. Зачем есть Голода, если вокруг полно вкусной еды?

Внутри царил запах страха. Он его чуял, тот щекотал его ноздри сильнее запаха крови. Еда знала, что он пришел ее съесть, и пряталась. Но он ее найдет и съест. Потому что Голода мучил голод.

Одно из существ с визгом бросилось прочь. Маленькая в этих забавных тряпочках и с длинными волосами на голове. Детеныш? Да, детеныш. Глупая слабая еда. От Голода так просто не убежишь. Даже на трех лапах он ее догонит. Он гнал существо по коридору, забавляясь ее криками, пока ему не надоело. Потом он нагнал еду и повалил ее. Клыки вонзились в трепещущую плоть, слабенькая шея хрустнула во рту. Горячая кровь проникла в горло, заставив возбужденно заурчать. Он подавил желание сожрать ее прямо сейчас, отбросил слабо подергивающее тельце и кинулся вдогонку за другой едой. Съесть мертвую еду он сможет и после. Сейчас нужно догонять и убивать. Пока еда не разбежалась.

Он проснулся с воплем ужаса и со страхом уставился во тьму. Все части головоломки со щелчком встали на свои места. Ночной кошмар — нет, воспоминание все еще стояло перед глазами. Он все еще чувствовал, как трепыхается в пасти растерзанное детское тельце, как его рот наполняется кровью. От этого чувства его трясло и лихорадило. Он оказался прав — от Егора Журавлева мало чего осталось. На его место пришел другой, по имени Дикарь. И он, этот «новый» — монстр. Что бы Холод с ним не сделал — будь он проклят за это!

После нервной встряски, вызванной сном — вспышкой из прошлого, Дикарь больше не смог заснуть. Он словно застыл, глядя невидящим взглядом в темноту. Ужасные картины кровавой расправы все еще стояли перед глазами, он прокручивал их в своей голове раз за разом, все еще ощущая хруст детской шеи на зубах, горячую кровь в горле. То, что сделал с ним знахарь, подарило ему иммунитет, тут он не соврал. Даже больше — оно вернуло его с той стороны. Но стоило ли того такое возвращение? Осознание того, что он — людоед, омерзительная тварь, сверлило мозг не хуже дрели. И спрятаться от этого теперь было некуда. Дикарь чувствовал, как от леденящего ужаса у него дыбом встают волосы по всему телу и кровь стынет в жилах; что еще немного — и он может сойти с ума.

Глоток живчика взбодрил, помог собраться с духом. Тепло от желудка потекло в окоченевшие конечности. Он осознал, что такими темпами точно потеряет рассудок. Не для того он прорывался через разлагающуюся Москву, сотню раз рисковал собственной шкурой, убил десятки зараженных, чтобы сейчас взять и просто сдаться. Встряхнул головой, вмазал себе болезненную пощечину. Холод предупреждал его о возможных побочных эффектах. Хоть он и не говорил, что Дикарь станет матерым зараженным, гоняющим ничего не понимающих новичков по просторам Улья, однако, предупредил, что последствия зависят от каждого, отдельно взятого человека и предугадать результат заранее он не может. Видимо, такая его плата за приобретенный иммунитет. Суровая, бесчеловечная, однако он ее выплатил. И ему придется с этим как-то примириться, научиться жить. Хотя сейчас, находясь в полном раздрае, Дикарь не был уверен, что ему это удастся. Слишком тяжелая ноша, шанс окончательно «двинуться» очень высок.

От тяжелых мыслей его отвлек внутренний зуд. Он не сразу его почувствовал, но тот не отступал, лишь усиливался, словно надоедливый комар над ухом. Но когда игнорировать его стало уже невозможно, Дикарь лишился дыхания, словно его окатили ведром ледяной воды.

К сторожке подкрался зараженный. И явно не простой пустыш, а кто-то намного более серьезный. Стало слышно, как он с шумом вдохнул, принюхиваясь к двери хлипкого домика из дюралюминия, захрустел гравий железнодорожной насыпи под тяжелой поступью.

Дикарь совершенно не был готов к схватке даже с самым тщедушным бегуном, не говоря уже о ком-то более серьезном. «Уходи, уходи, уходи», — словно мантру он повторял это раз за разом, зажмурившись изо всех сил и сжимая рукоять обреза так сильно, что побелели пальцы.

И странное дело — зараженный, потоптавшийся перед смешным домиком, который он мог вскрыть, словно кедровый орешек, и, судя по всему, не особенно при этом напрягаясь, внял этим мольбам. Человек внутри жалкой металлической скорлупки услышал, как застучали по шпалам тяжелые шаги зараженного, уходящего прочь.

Все еще не веря собственному счастью, Дикарь выдохнул и только после этого осознал, что все это время не дышал. Накатило облегчение, сердце стучало, словно бешеное. Он понял, что только что смерть прошла в паре шагов от него; только неведомое чудо спасло его от неминуемой гибели. Кажется, пора завязывать с этой беспечностью, а то пророчество Холода, насчет насыщенной, но короткой жизни, сбудется. Эта сторожка тут как чирей на носу, а Дикарь в нее залез — и счастья полные штаны. Видно его трансформации в зараженного и обратно как-то повлияли на мозги — они явно не хотят работать полноценно. Если вдуматься: ведь еще когда он пришел в себя на лежке из утрамбованной непонятной требухи и человеческих костей, уже можно было прикинуть палец к носу и понять, что к чему. Но его голова, слишком занятая проблемами с памятью, совершенно этого не заметила. И если бы не кошмар, возможно, он так и дальше бы пребывал в неведенье. Хотя, может, так оно было бы даже и лучше?

Как бы там ни было, пора включать голову, пока ее не оторвали. С этими мрачными мыслями Дикарь принялся соображать себе ранний завтрак. Заснуть теперь все равно не выйдет, а на улице чернильная тьма потихоньку начала сереть в преддверии рассвета. Разогрев себе полуфабрикаты и позавтракав, он начал собираться в дорогу.

Решив, что идти по следам ночного гостя — глупая и опасная затея, он двинулся в лес, придерживаясь своего прежнего направления — на юг. Вообще, дал себе зарок, что будет стараться избегать самых очевидных направлений, наподобие железнодорожных путей, трасс, линий электропередач, просек и просто открытых пространств. Пусть скорость резко упадет, зато так передвигаться в разы безопаснее. Сосновый бор практически не имел подлеска, двигаться было легко. К тому же Дикарь прекрасно ориентировался в сером предрассветном сумраке: то ли из-за своей изменившейся физиологии, то ли висевшая в небе бледнеющая луна и несколько крупных, словно вишни, близких звезд давали достаточно света. Одним словом, двигаться было легко, мачтовый лес просматривался хорошо, незамеченным к нему подойти кому-то вряд ли удастся. В то же время сам он глаза никому не мозолил.

По мере смены кластеров тип леса тоже несколько раз менялся — дремучий ельник, светлая дубрава, широколистный смешанный лес, заваленный валежником и заросший кустами. Пару раз попадались «ползуны» — совершенно ослабевший бывший охотник, который даже урчать толком не мог и лишь шуршал руками по опавшей листве; измазанный грязью мужик, похожий на лесничего, что бодро полз куда-то среди зарослей можжевельника. Серьезных мутантов на глаза не попадалось, что вполне логично. Что характерно: Дикарь нашел зараженных легко, словно знал, где искать. Это заставило вновь задуматься о ночном посетителе. Он однозначно почувствовал приближение опасного мутанта. Это наводило на определенные мысли. Он может ощущать их присутствие? Пока не слишком понятно как, но если да, это может стать неплохим подспорьем в будущем. Если у него вообще это самое будущее предвидится. Про себя Дикарь молился о том, чтобы не напороться на какого-нибудь обращенного медведя. Зверюга наверняка в тысячу раз более неприятная, чем любой зараженный человек.