Лотерея - Ширли Джексон

В конечном счете нам с Дороти разрешили ходить лишь на один вечерний сеанс в неделю, да и то в сопровождении моего десятилетнего братишки. Когда мы впервые собрались в кино таким составом, мама задумчиво оглядела меня, Дороти и моего рыжего кудрявого брата и уже было собралась что-то сказать, но, взглянув на бабушку, промолчала.

Жили мы в Берлингейме — этот городок расположен достаточно далеко от Сан-Франциско, чтобы иметь при домах палисадники с пальмами, но в то же время достаточно близко, чтобы жители могли делать крупные покупки в тамошних фирменных магазинах. Каждый год мы вместе с моей мамой отправлялись в Сан-Франциско за новыми весенними пальто; мама Дороти выделяла ей «пальтовые деньги», которые Дороти передавала моей маме, и в результате мы получали одинаковые пальто по маминому выбору. Мама Дороти никогда не чувствовала себя достаточно здоровой и крепкой для того, чтобы заниматься шопингом в Сан-Франциско, особенно вместе со мной и Дороти. Таким образом, каждую весну, когда начинал дуть ветер с океана и в бухту приходил флот, мы с Дороти надевали шелковые чулки, специально приберегаемые для таких оказий, брали плоские картонные сумочки (в каждой были зеркальце, десятицентовик «на счастье» и шифоновый носовой платок, пришпиленный булавкой) и забирались на заднее сиденье маминой машины. Мама с бабушкой садились впереди, и мы ехали в Сан-Франциско, к магазинам и линкорам.

Покупки мы делали тотчас по прибытии, в первой половине дня, а потом обедали в «Свинье и свистке», и пока мы с Дороти приканчивали десерт (шоколадное мороженое с грецкими орехами), бабушка звонила моему дяде Оливеру и договаривалась о встрече на катере, который отвозил нас к флоту.

Дядю Оливера брали в сопровождающие не только потому, что он был мужчиной, но еще и как морского ветерана, во время войны служившего радистом на линкоре. Военным моряком был и мой дядя Пол, который в то время еще нес службу (бабушка никак не могла запомнить название его линкора: то ли «Санта Волита», то ли «Бонита», то ли «Кармелита»), и дядя Оливер был полезен при расспросах людей, которые могли знать дядю Пола. Стоило нам сесть на катер, как бабушка говорила с таким видом, будто ей это только что пришло в голову:

— Смотрите, тот человек вроде бы офицер. Олли, поди-ка спроси его, не знаком ли он часом с нашим Полом.

Оливер, сам будучи моряком, не считал, что нам с Дороти следует так уж бояться матросов, тем более в присутствии мамы и бабушки, но никогда не отказывался сопровождать нас, потому что любил корабли. Когда мы поднимались на борт и, осторожно ступая по надраенной палубе, начинали оглядываться вокруг, дядя Оливер, любовно погладив серую броню, сразу направлялся в радиорубку.

На пристани, перед посадкой на катер, дядя Оливер обычно покупал нам мороженое, а потом рассказывал о кораблях, мимо которых мы проплывали. Он всякий раз вступал в беседу с моряком, управлявшим катером, и в ходе этой беседы как бы между прочим ронял: «В семнадцатом бывал я в боевых походах», — а моряк в ответ с уважением качал головой. Когда катер причаливал к кораблю и нам надо было подниматься по трапу, мама шептала: «Не задирайте юбки», — и мы с Дороти карабкались по крутым ступенькам, одной рукой цепляясь за поручень, а другой плотно прижимая к ногам юбки. Бабушка всегда поднималась впереди нас, а мама и дядя Оливер шли позади. Как только мы оказывались на палубе, одну из нас брала за руку мама, а вторую — бабушка, и таким манером мы прогуливались по линкору, не спускаясь на нижние палубы, вызывавшие у бабушки самые дурные предчувствия. Мы добросовестно осматривали правый борт и кормовую часть, которую бабушка называла ютом, переходили на левый борт и двигались к носу корабля, который бабушка называла баком (мама вечно их путала, не находя никакого уюта на юте и никаких баков на баке). По пути нам попадались разные орудия — все пушки здесь назывались орудиями, — и дядя Оливер с преувеличенно серьезным видом уверял бабушку, что эти орудия постоянно заряжены «на случай мятежа».

В разрешенные для посещений часы на линкорах всегда было полно зевак, и дядя Оливер любил собрать вокруг себя кучку юнцов и рассказать им о корабельной радиостанции. Разумеется, не забывал он упомянуть и о своей службе радистом и боевых походах в семнадцатом году, и какой-нибудь юнец обязательно спрашивал: «А сигнал SOS вам подавать случалось?» — на что дядя Оливер многозначительно кивал со словами: «Но, как видите, я еще жив».

Однажды, когда дядя Оливер рассказывал о своих боевых походах, а бабушка и Дороти загляделись на океан, среди зевак мелькнуло платье, похожее на мамино, и я пошла следом, спустившись довольно глубоко на нижние палубы, но потом женщина обернулась, и я поняла, что это не моя мама, и еще поняла, что заблудилась. Бабушка учила меня, что в сложных ситуациях главное — не суетиться и не терять голову; поэтому я стала в проходе как вкопанная и начала вертеть головой, пока не заприметила высокого мужчину в форме со множеством золотых нашивок. «Это не иначе как сам капитан, — догадалась я. — Уж он-то обо мне позаботится». Он выслушал меня вежливо и внимательно. Я сказала, что заблудилась и что моя мама, моя бабушка, мой дядя Оливер и моя подруга Дороти уже, наверное, садятся на катер, а я боюсь искать их в одиночку. Он пообещал помочь, взял меня за руку и вывел к трапу у катера. А вскоре там же появились мама и бабушка, которые меня разыскивали, бегая по линкору, а за ними что есть сил бежала Дороти. Бабушка схватила меня за руку и оттащила от капитана.

— Ты нас до смерти напугала! — сказала она.

— Она просто заблудилась, — пояснил капитан.

— К счастью, мы вовремя ее нашли, — сказала бабушка, подтаскивая меня к маме.

Капитан кивнул на прощание и ушел, а мама схватила меня за другую руку и здорово встряхнула.

— Тебе не стыдно? — спросила она.

Дороти смотрела на меня мрачно и осуждающе.

— Но это был сам капитан… — начала я.

— Может, он и назвался капитаном, — прервала меня бабушка, — но на самом деле это был морпех.

— Морпех! — ужаснулась мама и посмотрела за борт — стоит ли там катер, который должен поскорее увезти нас отсюда, а потом обернулась к бабушке. — Найди Оливера и скажи ему, что мы уже насмотрелись досыта.

Это был последний раз, когда мы посещали флот во время поездок в Сан-Франциско. Как обычно, мы довезли дядю Оливера от пристани до его дома, а сами отправились ужинать в «Карусель». Каждый раз после осмотра линкоров мы ужинали, а потом шли в кино и возвращались домой в Берлингейм уже поздно вечером. И ужинали мы всегда в «Карусели», где еда движется мимо вас на кольцевой платформе и надо быстро схватить блюдо, какое понравится, пока оно не уехало. Мы с Дороти любили ходить в «Карусель» — не считая линкоров, это было самое опасное место в Сан-Франциско, потому что надо было платить пятнадцать центов за каждое блюдо, которое ты выбрал, но не смог съесть целиком, а штрафные центы вычитались из наших карманных денег. В тот последний «флотский» вечер мы лишились целых сорока пяти центов, поскольку Дороти не справилась с двумя блюдами — схватила напоследок десерт с кофейным кремом, а внутри оказался кокос. Кинотеатр, в который мы пошли после ужина, оказался набит битком, хотя билетер заверял бабушку, что свободных мест полно. Мама не захотела снова выстаивать очередь в кассу, чтобы сдать билеты, и тогда бабушка предложила сесть где получится. Заметив два свободных места в середине ряда, бабушка подтолкнула меня и Дороти в ту сторону, и мы сели. Фильм начался, и через какое-то время рядом с Дороти освободилась еще пара мест. Мы стали озираться в поисках мамы и бабушки, и вдруг Дороти вцепилась мне в руку.