Сахар на дне - Маша Малиновская

Аккуратные пальцы сгребают простынь, а с губ срывается стон.

— Лёша… — снова шепчет.

И я больше не могу ждать. Я и так ждал столько лет. Пора уже взять своё. Я избавляюсь от штанов и боксеров и накрываю её своим телом. Развожу коленями шире её бёдра и припадаю губами к шее.

Она вся дрожит, зажмуривает глаза и сжимается. Что за чёрт? Боится меня? Твою ж мать, Шевцов, а чего ты хотел? Ты буквально сегодня закрыл её дома на ключ, а сам едва не прибил её парня. Хоть и бывшего. Или, может, она боится, что я стану делать с ней то, что делал с другими женщинами? Она ведь знает, была в комнате клуба после аукциона.

— Яна, — тихо шепчу, — что не так? Ты боишься меня?

— Нет, — отвечает так же тихо, мотнув головой. — Всё хорошо. Правда, Лёш, всё в порядке.

Её нежная влажность принимает меня. Пусть не врёт, она боится меня, я чувствую. Поэтому начинаю входить медленно, чтобы привыкала, чтобы не шугалась. Но вдруг чувствую, как член упирается в преграду.

Да ну нахуй. Быть этого не может.

Алексей поднимается надо мной на руках и с изумлением смотрит, а я хочу провалиться от стыда.

— Почему ты не сказала?

— Прости, — я закрываю ладонями лицо, когда наши тела размыкаются.

Разочарование, стыд, обида. Что я должна была сказать? Что до двадцати трёх лет просидела в девственницах? Что все парни мне казались недостойными моего сокровища, а потом, после нападения, я просто боялась даже подумать об этом? Наверное, должна была.

— Ты бы не стал…

— С чего ты взяла эту чушь? — Шевцов ложится рядом, и я понимаю, что волшебство закончилось.

— Ну… — теперь мне хочется прикрыться, — разве со мной было бы интересно? Ты бы решил, что это просто трата времени.

— И ты подумала, что я не догадаюсь? — он усмехается. Отлично, именно этого я и боялась — его насмешки. — А потом даже придумала, как бы я решил. И это та, что просит давать ей самой делать выбор.

Бестолочь. Он не произносит, но я прямо чувствую, как это слово вибрирует у него на языке.

Хватит. Моё самолюбие и так растоптано, при чём мной же. Я пытаюсь сесть, чтобы поскорее убраться отсюда и попытаться зализать раны после фиаско, но у меня не получается. Сильная рука ложится на талию, удерживая на постели.

— Куда-то собралась? — Шевцов нависает надо мной, глядя в глаза. Один только этот взгляд вызывает мурашки по всему телу.

— Я лучше пойду, — говорю уже не так уверенно.

— Обязательно, — голос сочится сарказмом. — Потом.

Последнее слово он говорит приглушённо, а потом вдруг резко переворачивает меня на живот. Я вскрикиваю от неожиданности, но тут же чувствую нежные касания губ на спине. Весь позвоночник пробивает током, а тело выгибается. Алексей оставляет поцелуи всё ниже, прикусывает кожу. Немного больно, но так… Испарившееся возбуждение возвращается, заставляя дышать глубже. Уже одно только осознание того, что я позволяю ему делать с моим телом, что я вообще способна такое позволить — кружит голову и частит дыхание. Мне хочется выгнуться, но Лёша мне не позволяет, вдавливает плечи в постель, мягко проводит пальцами, считая позвонки. И всё, что мне остаётся — сжимать пальцами простынь и растекаться от ощущения тяжести его тела на моём. Он оставляет слюну и поцелуи на коже, сжимает ягодицы, заставляя дрожать под ним. И не понять: то ли сладко, то ли страшно. С Лексом всегда так, и не только в постели.

А потом я задыхаюсь от ощущений. Таких откровенных и неприличных. Пугающих, но в то же время желанных. Тело превращается в открытый нерв, сгусток ощущений и чувств, когда Алексей проникает внутрь. Это всего лишь его палец, но мне тесно. Немного дискомфортно, но приятно.

Ласки слишком откровенные, слишком горячие. И не пошевелиться, потому что он не позволяет. Остаётся лишь сжимать зубами подушку.

Потом мы снова оказываемся лицом к лицу. Поцелуи, ласки, тяжесть его тела. Губы немеют от переизбытка ощущений. Алексей раскрывает меня для себя, и на этот раз между нами нет недосказанности. А рефлексию я проведу потом. Всё потом.

Он целует мои скулы, кончик носа, линию подбородка, смотрит в глаза и входит осторожно, медленно. Я даже думаю, что все эти рассказы о нестерпимой боли преувеличены, пока давление не становится невыносимым. Никаких резких движений, Шевцов аккуратно растягивает меня, давая тугим мышцам привыкнуть. Лучше бы рванул, так было бы быстрее.

И, как говорят, бойтесь своих желаний. Резкий толчок, и наши тела сливаются окончательно. Внутри всё горит испепеляющим огнём, выжигая остатки приятных ощущений. Я неосознанно толкаю Лекса в грудь, пытаясь сбросить с себя. Шевцов не поддаётся, но замирает.

— Тесно… — шепчу, а сама понимаю, что он целует мои мокрые щёки.

— Яна, посмотри на меня, — голос мягкий, непривычно слышать от него.

Не сразу решаюсь, но открываю глаза, натыкаясь на внимательный взгляд. Огонь становится тише, и я могу уже дышать ровнее.

— Обними меня ногами, — Шевцов так и не двигается. — Будет больно, когда я начну, но ты попробуй.

Несколько раз глубоко вдыхаю, но выполняю, что он говорит. Алексей крепко держит меня под ягодицы, давит грудью на грудь. Начинает двигаться. Сначала мягко, потом увереннее. Сперва огонь возвращается, но потом становится глуше. Все чувства обнажены, эмоции растревожены, словно пчелиный рой. Лекс зарывается носом мне в шею, бьётся бёдрами о бёдра, заставляя меня сначала стонать, а потом и кричать. От боли, от близости, от болезненно-острого удовольствия. До гула в висках и дрожи в коленях.

Шевцов сделал меня своей. И все мысли будут после. А сейчас есть только наши взгляды и наши тела.

За окном сегодня пошёл первый снег. Звучит, конечно, красиво, но на самом деле очень печально смотреть, как красивые и чистые снежинки тонут в грязи, превращаясь в слякоть под ногами прохожих.

Я стою и смотрю на картину за окном. Там холод и дождь со снегом, колючий ветер, пробирающий до костей. Ещё не поздно, но уже начинает темнеть. Такси должно подъехать минут через десять.

— Собралась уже?

Лиза заходит в комнату, несёт в руках дымящуюся кружку. В её взгляде жалость, которую она пытается скрывать. Неприятно.

— Да, уже готова. Торжество назначено на пять вечера.

Мы молчим, но и без слов понятно, о чём. Она жалеет меня, и, что самое интересное, оправдывает его.

Прошла неделя с той ночи, полной волшебства и острых желаний. Алексей любил меня осторожно, но страстно, и я отдавалась без стыда и каких-либо рамок. Растворялась в нём, позволяя растворяться в себе. Принимала, изнывая от желания и превозмогая всё ещё отдающую боль.

Он сказал, что в следующий раз будет проще. Но этого следующего раза не наступило. Утром Шевцов отвёз меня домой, и больше я от него за неделю ничего не слышала. Ни звонка, ни сообщения.