Сахар на дне - Маша Малиновская

Ах нет, одно всё-таки прилетело. Когда я на третий день сходила с ума и от волнения, и от обиды, а потом набралась смелости и позвонила. Это было непросто, потому что между нами с ним непросто. Но он отбил звонок, а потом прислал лишь одно слово: «Занят».

И вот прошли ещё несколько дней, а он всё также занят. Естественно, я не стала ему больше писать или звонить. Обида продолжает разъедать, а на губах всё чаще ощущаю привкус соли.

Но ведь если посудить, то что такого-то произошло? Не я первая, не я последняя. Наверное, ещё и радоваться должна, что первый раз прошёл без отвращения к парню, который, между тем, был нежен и чуток, аккуратен и заботился не только о себе.

Но на этом, пожалуй, и всё.

И самое интересное, что Копылова вдруг попыталась его оправдывать. Нет бы, как всегда, сказать, какой он мудак и что гореть ему в огне за такое, так нет же, она сказала:

— Ян, ну может и правда занят? Он не похож на козла. Нет, он, конечно, тот ещё говнюк, но не с тобой. Ты же и сама всё понимаешь.

Вот и я думала, что понимаю, но оказалось, что нет. И сейчас, кажется, нервничаю, потому что уже подъехало такси и сейчас отвезёт меня на торжество, посвящённое юбилею отчима. Виктор не любит заведения общепита, даже дорогие, которые вполне может себе позволить. Поэтому они с мамой нанимают персонал, и празднование пройдёт в их доме. Том самом, в котором я впервые повстречала своего сводного брата. В том самом, в котором так боюсь увидеть его сегодня снова.

Что я должна буду сказать? Как вести себя после того, что позволяла делать с собой, а потом получила вот это лаконичное «занят»?

Достаю куртку из шкафа, бросая взгляд на то самое чёрное платье. Пусть это не совсем и к месту, но сегодня мне хочется спрятать тело как можно сильнее, закрыть тканью, чтобы кроме кистей и лица ничего не было видно Классические джинсы и бежевая закрытая блуза с принтом. Вполне себе нарядная. Виктор сказал, много людей приглашать не хочет, так что обстановка будет скорее семейная. И, если честно, это пугает ещё больше…

Таксист не спешит, и я наблюдаю, как по лобовому ползут капли дождя. Так интересно. Словно гравитация — это не про них. Дождь идёт сверху, а струйки тянутся вверх — их гонит ветер. Неестественно. Как в наших с Лексом отношениях. Сводные брат и сестра, отдавшиеся друг другу без остатка. Ну, по крайней мере, я сужу по себе. Нормально ли это, правильно? Наши родители женаты. Общество такое осуждает, хоть мы и не кровные. Я всё ещё помню брезгливость в глазах Алины тогда на вечеринке и отвращение во взгляде Терентьева. Но они не знают. Им не понять.

Сердце начинает ныть, истекать, уподобляясь дождю, когда машина въезжает на территорию Серебряной Рощи. Помню, как шесть лет назад также меня привезла сюда машина, когда я — робкая и чужая этому месту, впервые встретила колючий взгляд тёмных глаз, помню, как оторопела, услышав первую угрозу в его комнате. Ведь теперь я знаю его совсем другим. Знаю, как он может смотреть, отчего душу затапливает нежность, а может так, что внизу живота разливается огонь. А может обдать едким холодом. Иногда ему и смотреть не надо. Достаточно простого «занят».

Виктор встречает меня у крыльца и тепло обнимает.

— Пойдём скорее в дом, Ягодка, все уже собрались.

Все. И он? Ну конечно, это же его отец.

Но спросить не решаюсь у Виктора.

Внутри тепло и уютно, как и было всегда. Играет спокойная музыка, плывут неспешные разговоры. Людей действительно не так уж и много, если учитывать статус Виктора Шевцова.

Ко мне подходит мама, нежно целует в щёки. Потом подходит бизнес-партнёр Виктора — Ермолаенко-старший. С неприязнью отмечаю, что его сын тоже здесь. Он салютует мне бокалом, расположившись у дальнего окна гостиной. Антон беседует с… Алексеем, чей взгляд прикипает ко мне. Уголки его губ дёргаются. Шевцов отставляет бокал на подоконник и делает шаг в мою сторону, но я демонстративно отворачиваюсь и подхожу к другой группе гостей. Унять бы только в пальцах дрожь.

И не только в пальцах. Одно дело было думать о Шевцове и его молчании, но совершенно другое — увидеть его. Господи, он от меня метрах в шести, а мне кажется, я чувствую на шее горячее дыхание. И его руки на моём теле. Там…

Залпом выпиваю бокал шампанского и ловлю удивлённые взгляды маминых подруг.

— Только с тренировки, — улыбаюсь во все тридцать два.

Всех приглашают к столу. Двоюродный старший брат Виктора стучит ножом по ножке бокала, привлекая внимание гостей и призывая к тишине. Я сижу по левую руку от Виктора после мамы, а Шевцов расположился как раз напротив. Я стараюсь не смотреть, но ощущаю вес его взгляда. Он давит, жжёт. Мимолётно вскользь цепляю его глазами, скорее даже рефлекторно. Приходится сглотнуть, потому что чёрный взгляд глаз напротив словно лезвие.

Он зол. С чего бы? Не понравился ингор? Так я просто занята, Алексей. Вот так. Поворачиваю голову и обнаруживаю слева от себя Антона Ермолаенко. Чёрт! Ну и соседство. Пожалуй, вечер будет долгим.

Звучат тосты и поздравления. Шампанское теплом разлилось внутри, заставляя щёки потеплеть.

— Прекрасно выглядите, Яна, — негромко говорит Антон. — Похорошели со школьных лет.

Наверное, из вежливости он должен со мной общаться, но мне это неприятно. Всплывают воспоминания о том вечере. Ермолаенко почтительно обращается ко мне на вы, но это не скрывает его хищного взгляда.

Понимаю, что Алексей внимательно следит за нашим разговором. Прямо за столом он расстёгивает рукава своей чёрной, идеально выглаженной рубашки и закатывает их до локтей, обнажая тёмные рисунки. Мне тоже жарко. Я устала и хочу освежиться.

— Прошу меня извинить, — встаю, едва дождавшись окончания одного из тостов.

Тороплюсь в ванную на второй этаж. Ту, что в моей комнате. Я уже шесть лет не живу в этом доме, но она всё равно остаётся моей. Иногда я ночую здесь, когда Виктору и маме удаётся уговорить меня остаться на ужин.

Тоже закатываю рукава и открываю кран. Подставляю ладони под холодную воду, набирая в пригоршню, а потом опускаю лицо. Плевать на макияж, потом подправлю. Сквозь журчание воды слышу тихий щелчок. Не успеваю и обернуться, как сзади меня обнимают сильные руки и прижимается к спине сильная грудь. Грейпфрут и кожа — знакомый до боли запах.

Нет уж, Шевцов.

Резко разворачиваюсь в его объятиях и протестующе выставляю ладонь.

— Убери руки, Алексей, — стараюсь, чтобы голос звучал твёрдо.

— Сюда иди, — Шевцов говорит приглушённо, даже как-то угрожающе.

— Нет. Уходи.

— Яна! — он не повышает голос, но от интонации напрягается всё тело.

Я сглатываю. Не собиралась устраивать сцен. Да и смысл? Я не девушка ему.

— Не играй со мной, Алексей, я не кукла, — только бы глаза остались сухими, позора слёз сейчас перед ним я не перенесу.