Дышим и выздоравливаем. 33 лучших упражнения - Рушель Блаво

Очнувшись, я увидел склоненное надо мною озабоченное лицо Петровича. «Ну, все обошлось», – подумал я. И тут же услышал голос Мессинга:

– Ну что, жив наш караульный?

– Жив, – отозвался Петрович. И почему-то рассмеялся.

Подошла Настя и тоже рассмеялась. Я недоумевал. Потом, однако, нашел в себе силы и спросил:

– Друзья, а где те двое? Ну, иностранные шпионы со значками?

Мои товарищи недоуменно переглянулись. Петрович заботливо потрогал мой лоб.

– Рушель, – обратился ко мне Мессинг, – когда мы проснулись, было уже девять утра. Смею напомнить вам, что вы должны были разбудить меня в три часа на смену караула. А в шесть мы все должны были выступить на поиски второй пещеры. Вы же, дорогой мой коллега, не только не разбудили меня, вы сами уснули на посту! Вопиющее нарушение дисциплины…

Я уже не слушал своего друга, поскольку все понял и страшно устыдился. Оказывается, вся эта история с агентами в черных пальто и со значками мне приснилась… Как стыдно! Пришлось все рассказать моим товарищам. Как же хорошо, что те отнеслись ко мне с пониманием. Однако этот странный сон никак не хотел меня отпускать – все стояло перед глазами: вот дорога, вот камень, вот я прыгаю на противника, вот мы на траве, вот я вижу, как второй бежит в нашу сторону, даже удар по голове до сих пор чувствуется…

Нет, никак не отпускал меня этот странный и страшный сон. Трудно было прийти в себя. Согласитесь, с каждым случалось подобное: приснится что-то кошмарное или просто неприятное под утро или глубокой ночью, проснешься, в первый миг порадуешься тому, что это лишь сон. Но уже во второй миг начинает изнутри грызть что-то, держится осадок – бывает, что целый день, а порою и больше. И никак не отогнать той тяжести, что принесло с собою нехорошее сновидение.

Вот и мне в то утро на Кайласе, когда я столь бездарно проспал свой караул, никак не удавалось забыть «людей в черном» из моего сна. Говорят, что в таких случаях может помочь пересказ сна вслух, и я рассказал все своим друзьям в подробностях. Но это не помогло. Тогда на помощь мне пришел мудрый Мессинг:

– Гений Василия Дмитриевича Лебелянского нам поможет! – торжественно произнес Мишель. – Дело в том, что Лебелянский, как известно, страдал несколькими видами фобий. Была среди них и боязнь снов. Примечательно, что Василий Дмитриевич пытался избавляться от самих снов, создавая стихотворения, которые следовало читать перед отходом на ночной покой. Но это, коллеги, не помогало! Да-да, даже гений Лебелянского был бессилен перед загадочной сущностью кошмарного сна. Тогда-то, убедившись в неспособности словом отменить нехорошее сновидение, понял Василий Дмитриевич, с чем именно возможно и даже необходимо бороться при помощи рифмованных строк, произнесенных вслух – бороться надо с «послесоньем». Так Лебелянский назвал то состояние, которое сейчас мучает вас, милый Рушель. И знаете, коллеги, как только узнал я о том, что такой текст есть в наследии моего любимого поэта XIX века, так обрадовался несказанно. А все потому, что сам не раз испытывал страдания от напряженного и неизбывного послесонья. Потому, как только получил я в распоряжение это стихотворение, сразу же выучил его наизусть. Случай проверить его на практике представился совсем скоро. Приснилось мне… Впрочем, коллеги, не так уж и важно, что мне приснилось. Важнее, что осталось послесонье. После того как целых полчаса после пробуждения этот сон не давал мне покоя, я и решил, что настало время для вербальной экспликации художественного гения Василия Дмитриевича Лебелянского. Я вслух прочел те строки, что выучил тогда. Не буду лукавить: я ожидал эффекта, и получил его. Сразу же послесонья не стало! Нет, сон не был забыт. Однако ничего страшного это воспоминание уже не несло, а было только воспоминанием! Разве не этого мы бы и хотели в такой ситуации? Прошу прощения за длинную преамбулу – все равно мы проспали. Так вот, прошу послушать…

И Мессинг прочел наизусть стихотворение Василия Дмитриевича Лебелянского. Вот его полный и точный текст:

«Пороги одни здесь слились с обещаньями самого лучшего в статусе века.

Опять за порогами вяло блеснуло зеркальным и острым ножом одиночество.

Хотелось уйти навсегда, передумав все мысли от самых начал. Красота человека

Сохранялась чуть дольше, чем было положено временем. Имя вот это и это вот отчество

Оставались такими же точно, как были, наверное, за этой стеною когда-то.

Отчего-то на фоне игры продолжительной легче чуть даже вдруг думалось.

Кто-то шел в пустоту, расставаясь с собою самим. Как прекрасны бывают закаты!

Как волшебны бывают слова! Неприлично понятными в радуге суммами

Здесь водили по кругу животных. Здесь как-то при этом неловко и глупо молчали.

Насмехались над снегом и верили только в уже наступившее нынче же прошлое.

Хорошо, что шаги эти были предельно легки. И кораблик уже к этой бухте причалил.

И учили сторонники сна в ипостасях иных ныне только чему-то хорошему.

Продвигались по кругу до новых краев. Ожидали стремительных к осени всходов.

Раздражались немного. Готовились вместе как можно скорее отпраздновать

День души одинокой. На это устало взирала от окон немытых сама мать Природа.

И мелькали слова, порожденные снегом и этим дождем. И такие плясали здесь разные

Тени дней, что тогда уже многим живущим на свете на этом мечталось

О грядущем талантливом в свете прозрачности. Лица какие-то слишком уж грозные

Отрезвляли прозрачные взоры прохожих. Хотелось бы только вот самую малость

Передвинуться ближе к реке этой вязкой и мутной. Прекрасно дарованный темною розою

Век струился куда-то по этому теплому руслу. И ласковым утренним светом

Напоить был готов тот мир сотворением себя из лазури небес с золотым одуванчиком.

Ожидали прихода наморщенных красок. Вели на заклание уставшего нынче поэта,

Ожидали рисунка почетче. И звали к дороге какого-то доброго мальчика.

Мальчик этот стремился постичь до конца все земные и даже не очень земные уроки.

И Земля удивлялась чему-то, смеялась и даже немного сердилась. Отточены

Были эти ножи. Зеркала оставались под гладкой волной, как всегда до краев одиноки.

Были вновь небеса запечатаны взглядами этими очень и как-то предельно порочными.

Обжигались о дно сковородки. Искали чего-то у края всех мыслимых истин.

Прожигали остатки даваемых дней в описаниях чего-то донельзя чужого и даже усталого.

Растворялись в себе, признавая при этом, что даже играя в усталые смыслы,

Сохраняем присутствие духа и ищем чего-то в уставшей душе запоздалого».

Думаю, не стоит подробно рассказывать о том, что сразу же по прочтении этого стихотворения Василия Дмитриевиче Лебелянского мой сон превратился в… просто сон. Да, великий поэт в очередной раз доказал нам свой гений. Однако нам надлежало продолжать путь. Судя по карте, до нее отсюда было не больше четырех часов пути в гору. Это означало, что даже если мы будем идти медленным шагом, то доберемся до цели примерно часа в три пополудни. Нас это вполне устраивало.