Идущие на смерть приветствуют тебя - Данила Комастри Монтанари

Она налила себе вина и слегка приподняла вуаль, скрывавшую ее обезображенное лицо, чтобы сделать глоток.

— Мне необходимо выяснить одну вещь, — сказал Аврелий. — Второй раз, когда Хелидон пришел сюда, — это было накануне сражения, ведь так?

Женщина посмотрела ему прямо в глаза и ответила, нисколько не смущаясь:

— Я думала, это очень возбуждает, когда занимаешься любовью с человеком, который завтра будет рисковать жизнью. Но не получилось, я уже говорила тебе…

— Ты не заметила у него вялости движений или затуманенных глаз?

— Да, именно так и было. Этот негодяй явился сюда прямо из дома той актрисы и засыпал на ходу. Чтобы он держался на ногах, пришлось заставить его дважды принять холодную ванну и напоить чем-нибудь освежающим.

Вот, значит, почему питье Ниссы не привело к желаемому результату, понял патриций.

— Я была уверена, что назавтра он не выкрутится, но потом, когда узнала, что его противник очень слаб, подумала — может, и сумеет, даже в таком состоянии. Он казался опьяненным, как если бы перебрал вина.

— Или глотнул макового настоя. Сейчас в Риме любят его употреблять. При тех ставках, которые делались на Хелидона, кто-то мог задумать крупную игру, предложив ему наркотик, достаточно сильный, чтобы замедлить его реакции на арене, но все же не настолько, чтобы отменить сражение, потому что в таком случае отменятся и ставки…

— Кто же это сделал, если не Нисса? Но ты действительно уверен, что эта глупая девчонка могла придумать подобный план?

— Не она, Фламиния, а ее сообщник — Сергий Маврик. И когда это станет известно, знаменитый адвокат тотчас отвергнет все обвинения, переложив их на актрису…

— Это очевидно, — согласилась Фламиния. — Сергий Маврик всегда выходил сухим из воды именно так — обвиняя во всех своих злодеяниях людей, которыми бессовестно пользовался. Подобраться к нему очень трудно: у него тесные связи с преступниками, дела которых он выигрывает в суде не всегда честным способом. С подобной поддержкой он без труда может избавиться от любого, кто ставит ему палки в колеса. Именно так он начал свою карьеру, защищая этого убийцу Сеяна. Обвинение говорило об убийстве и представило трех свидетелей. Двое из них бесследно исчезли, а третьего просто купили за большие деньги, заставив замолчать. Но вскоре и он погиб в результате какого-то несчастного случая, унеся с собой в могилу всё, что знал… Аврелий, не трогай Маврика — я хорошо его знаю, он очень опасный человек. За внешним обликом вполне добропорядочного гражданина, не вызывающего никаких подозрений, скрывается много тайн.

— Каких? — заинтересовался сенатор. — Если что-то готовится…

— О нет, я ничего не знаю, — ответила женщина. — И даже если б знала, то промолчала бы… Столько лет прошло с тех пор, как я занималась политикой, кому-то помогая делать карьеру, а кому-то ломая ее. Помогла и тебе, согласись. Но сейчас уже не то время, чтобы устраивать заговоры. Теперь я просто одинокая и больная женщина, способная разве что иногда развлечься.

— Может быть, если бы маленький Публий остался жив… — заговорил Аврелий.

— Но он умер, и это все равно ничего не изменило бы. А теперь, Аврелий, уходи и не возвращайся. Я собираюсь уехать из Рима. На сей раз навсегда. Этот город больше не для меня, — прошептала матрона. — Так что — vale.

— Vale, Фламиния, — отозвался патриций, однако уходить не спешил. Женщина сидела недвижно. Аврелий осторожно приподнял темную вуаль и холодной от волнения рукой тронул щеку, испещренную оспинами.

Фламиния резко отстранилась, с недоумением взглянув на него. Аврелий взял ее руку и сжал палец, на который когда-то надел обручальное кольцо. Потом осторожно прикоснулся к животу, носившему его сына.

— Это не то, что с Хелидоном, — прошептал он.

Глаза Фламинии увлажнились.

«Впервые вижу ее слезы», — подумал Аврелий, ласково привлекая женщину к себе.

За одиннадцать дней до июльских календ

Аврелий вернулся домой, когда светало, но в его просторном доме уже бурлила жизнь: множество слуг, рассыпав по мозаичному полу сырые опилки, старались удалить малейшие следы грязи, туда-сюда сновали прачки с корзинами выстиранного белья, и целый легион кухонных мальчишек, вооружившись пальмовыми метелками и шестами с губкой на конце, воевали с пылью, осевшей на розовых колоннах перистиля.

— А вот и хозяин! Я же говорил, что он не ночевал сегодня дома. Он всегда очень рано встает, чтобы заняться своими сложными делами! — воскликнул Парис, в то время как несколько человек устремились к явно не выспавшемуся патрицию.

— Я принесла тебе прошение, передай Клавдию Цезарю, — жалобно попросила тощая старушка, хватая его за одежду.

— Этот бездельник Марсик подал на меня в суд из-за двух коз, которые совсем отощали от никудышного корма! Ты мой патрон, Стаций, и должен защитить меня в суде! — требовал вольноотпущенник.

— Ты узнал, что ответили на мое заявление о пенсии? — спросил невысокий мужчина без ноги, ожидавший императорской помощи с незапамятных времен.

— Боги Олимпа, это же день приветствия![58]— простонал патриций, совершенно забывший о нем. — Друзья, имейте терпение, я позабочусь обо всех! — постарался он уйти от прямого ответа, быстро пробираясь между этими людьми в мятых тогах, которые привратник раздал в вестибюле самым бедным, чтобы они могли достойно предстать перед своим патроном.

— Он хочет заставить меня срубить фиговое дерево в огороде! — возмущался пожилой, совершенно глухой человек. — Говорит, я нарушил границу, но я ему сказал: когда об этом узнает сенатор, он тебе покажет!

— Да-да, правильно сказал, — поспешил заверить Аврелий. — Но сейчас я очень устал. Всю ночь провел у Цезаря, мы обсуждали одно очень важное государственное дело. А теперь пройдите к моему управляющему, и он передаст вам спортулу…[59]

— Подожди, благородный Стаций!

— Выслушай меня, сенатор, это вопрос жизни и смерти!

— Одну только минуту, прошу тебя…

— Умоляю тебя, светлейший! Я здесь задолго до того, как заря своими розовыми лучами…

Клиенты кричали, перебивая друг друга, ни за что не желая отпускать могущественного сенатора, от которого зависела их судьба.

Аврелий все же нашел убежище в комнате секретаря.

— Ради всех богов, Кастор, освободи меня от этой толпы! — взмолился он.