Солдат на войне. Фронтовые хроники обер-лейтенанта вермахта. 1939 – 1945 - Вильгельм Прюллер

Во всей России повсюду одно и то же: бесконечная однообразная равнина, здесь и там изрезанная низинами и долинами, через которые, как правило, текут небольшие речки или ручьи. В этих низинах располагаются небольшие селения, построенные из глины и навоза либо, в лучшем случае, из дерева, крытого соломенной крышей.

Время застыло в этой стране минимум на 500 лет. Уже тогда были глина, дерево и солома, а также лошади и коровы, а также животный жир, который здесь до сих пор используют в качестве топлива.[85]И дерьмо можно было найти повсюду с незапамятных времен. Вот так обстоят здешние дела. Возможно, исключением из всего этого служат несколько крупных промышленных городов, но и они в любом случае являются лишь чисто внешней стороной.

В 18.00 мы прибываем в Чернацкое, и после долгих дискуссий нам наконец удается найти жилье в этом невозможном нагромождении свинарников. Владелец со всех ног бежит к нам. Немедленно появляется вода для умывания: мы сами не можем себя узнать под толстым слоем грязи. Поэтому я даю ему несколько сигарет. Думаешь, ему когдато в его прежней жизни приходилось курить что-то настолько же хорошее?

Сейчас можно ясно заметить, что осень пунктуально обозначила свое присутствие. Отсюда возникает вопрос, что будет лучше: двигаться дальше в шинели и потеть, а затем корчиться от холода, когда находишься в спокойной обстановке, или идти вперед без нее, как это мы сейчас делаем? Командир считает, что в шинелях мы не сможем двигаться так же хорошо. Прав ли он? Что ж, у него здесь самый большой заработок, поэтому никаких шинелей для нас!

Когда ночью мы устраиваемся на ночлег, то обычно сразу же настраиваем наше радио, что, как правило, занимает всего пару минут. Мы падаем ничком в койки, когда понимаем, что сейчас будет говорить фюрер. Я уже довольно долго солдат, к тому же солдат-фронтовик. И я прекрасно понимаю, что выберут наши парни, если у них будет такая возможность: почту из дома, письма или посылки, просто спокойную ночь без всяких тревог или возможность прослушать одну из речей фюрера.

Никто не поймет, что значит для нас этот любимый голос, как пылают наши щеки, горят наши глаза, когда фюрер начинает обличать военных преступников. Какое воодушевление вызывают у нас эти слова, когда мы толпимся вокруг радиостанции, не желая пропустить ни одного слова! Можно ли представить себе более дорогую награду после дня боя, чем слушать фюрера? Никогда! Все мы благодарны ему!

Едва ли можно достойно оценить спокойную беззаветную храбрость посыльного, который бросается вперед под градом пуль, под убийственным минометным огнем, не обращая внимания на разрывы снарядов противника. Или труд медицинского санитара, который ползет к раненым солдатам, а потом снова ползет обратно и перед тем, как прыгнуть назад в наш окоп, сам получает ранение, но перед тем, как произнести «теперь – моя очередь», успевает позаботиться о троих раненых, спускает штаны и штопает довольно глубокое [касательное] пулевое ранение 15 дюймов длиной [38 сантиметров]. Что здесь можно сказать? Может ли кто-то понять, представить себе, что совершили в этой войне самые прекрасные немецкие юноши?

В 8.30 мы снова выступаем в качестве замыкающей роты. Всю ночь бушевал дождь. Как обычно, здесь нет дороги как таковой, а только тропинка через поля. Сегодня нам, возможно, приходится даже хуже, чем на обратном пути в Конличку. Поля совершенно раскисли, и дорогу нам лишь изредка указывают оставленные нашими войсками на земле вешки. Если бы мы не видели эти знаки, то обязательно заблудились бы.

Ночью становится по-настоящему холодно, и все мы думаем, что так дальше продолжаться не может. В такой трясине мы скоро совсем не сможем двигаться. Наш обоз сегодня совсем не сумел продвинуться вперед. Что же будет здесь в период дождей?

Сегодня ночью нам пришлось впервые испытать настоящую русскую снежную бурю. Снег не задерживался на земле, но ветер свистел в каждом углу, в каждой трещине нашей избушки, и мы ожидали, что соломенная крыша готова вот-вот оторваться. Неплохое испытание на себе, какой будет приближающаяся зима. Это будет настоящим кошмаром! (Лично я думаю, что этот месяц нам придется выкинуть из боев.) У нас больше нет бензина, и на какое-то время никто к нам не доберется, потому что наши бензовозы находятся на пути назад, и им потребуется много времени на то, чтобы пробиться сквозь всю эту грязь.

Завтра нам предстоит штурмовать городок Дмитриев,[86]что находится в пяти километрах перед нами. Все говорят, что это станет нашей последней задачей и что вся дивизия соберется в Д. Это тоже стало бы самой лучшей новостью, потому что все наши роты изрядно потрепаны, а многие машины уже выбиты. Если так будет продолжаться и дальше, будет лучше свести наш полк в один батальон. Тогда он будет должным образом укомплектован личным составом и оснащен техникой и окажется боеспособным.

Дождь все еще не прекращался. Стоит посмотреть на то, как наши машины прокладывают себе дорогу через грязь. «Штайр»[87]уже просто ничем невозможно убить.

Несколько позиций противника все еще блокируют восточный въезд в Дмитриев, но с помощью пистолетов [пулеметов] и ручных гранат нам удалось выбить русских из их окопов и лисьих нор. Они, должно быть, были под полным впечатлением от нашего огня: в глазах плескался страх, и конечно же они не могли взять в толк, почему мы не прикончили всех их на месте. «Сталин капут» – с такими словами их погнали в лагерь для военнопленных. Здесь их жизнь станет лучше, чем под бичами комиссаров.[88]Для них война закончена.

Во время прочесывания городка нас несколько раз обстреливали замаскировавшиеся русские, но в целом город был практически пуст. Гражданских лиц мы увидели не раньше, чем ринулись через мост [через реку Свапа] на другую сторону города, где должны были закрепиться. Мы с командиром побежали изо всех сил, насколько позволяли наши ноги, но не успели обогнуть последний угол, как мост взлетел на воздух после оглушительного взрыва. На другой стороне все еще можно было видеть убегающего русского; мы стали стрелять в него, но было слишком поздно. Очевидно, он готовил взрывы и поджигал запалы, потому что через несколько секунд взорвался и второй мост.