Личная помощница ректора - Анна Одувалова

— Что вы творите? — возмутилась я, обретя способность говорить, и тут же скривилась от тошноты. Все же молчать было намного комфортнее. Я закрыла рот руками и зажмурилась, пытаясь справится с приступом. Ректора я пихнула коленкой, тонко намекая, чтобы он слез и убрался подальше.

Как ни странно, он даже не сопротивлялся и послушно откатился в сторону. А спустя секунду кровать скрипнула, и перина плавно приподнялась, избавившись от лишнего веса.

— Эк вас колбасит-то, Мира! — без видимого сожаления в голосе отозвался он. Так, факт констатировал. — Вы весь пузырек, что ли, выхлебали?

Я кивнула и сморщилась. Только что прекратившая вращаться комната закрутилась с новой силой у меня в голове. Закрытые глаза не спасали.

— А инструкцию почитать? — сварливо осведомился Арион фон Расс, и я, прежде чем успела собраться с духом и ответить, услышала хлопок двери.

Видимо, ректор ушел, бросив меня на произвол судьбы. Вот как его назвать после этого? Мне же плохо! Просто отвратительно! Неужели сложно было посидеть рядышком? А вдруг я умру во цвете лет? От жалости к себе я готова была зарыдать.

Даже на первом курсе, когда я только выбралась из-под родительской опеки и напилась с девчонками сливовой настойки, мне так плохо не было. А ведь тогда у меня случилось самое сильное в моей жизни похмелье.

Впрочем, не успела я как следует расстроиться, дверь снова хлопнула. Ректор вернулся, я почувствовала запах его парфюма — единственное, от чего не усиливался приступ тошноты.

— Вот неужели вы не можете ничего сделать нормально? — начал он читать нотацию и осторожно положил мне на лоб мокрую холодную тряпку, пропитанную каким-то резко пахнущим отваром.

Лимонная горечь, хвоя и еще что-то, чего я не могла определить. Я вдохнула полной грудью и почувствовала, что тошнота отступает.

— Спасибо… — пробормотала едва слышно.

— Не благодарите раньше времени. Ночка нам с вами предстоит веселая. Одним компрессиком на лоб вы не отделаетесь. Увы.

— Почему? — Я все же всплакнула, так как на какое-то время поверила, что мне сейчас обязательно полегчает.

— А потому, что не стоит, Мира, пить незнакомые зелья, не прочитав перед этим инструкцию. Кто же глотает прямо из бутылки-то? Нужно было пару чайных ложек, а не почти все! Вам повезло, что оно не ядовитое.

— Я же не знала-а-а! — От обиды стало еще хуже. Ну вот действительно! Как можно быть такой легкомысленной? Мне и в голову не пришло, что бутылочка может быть рассчитана не на один раз.

— Так для тех, кто не знает, к зелью прилагается бумажечка. На ней все написано. Читать-то вы умеете?

Ректор говорил со мной, как с малолетней дурочкой, впрочем, именно ею я себя и чувствовала. И как он меня терпит? Я сама бы себя давно выгнала, а не нянчилась, словно с малым дитем.

Остаток этого дня и весь следующий мне было плохо. Нет не так. Очень плохо. Я страдала от дичайшего похмелья, неожиданных приступов то веселья, то слез и от желания кого-нибудь убить. Предпочтительно того, кто виноват в моем плачевном состоянии. Так как суицидальными наклонностями я не страдала, прибить хотелось ректора. Он, как назло, вел себя образцово-показательно. Гладил по головке, менял влажную тряпочку на лбу и поил мерзкими на вкус отварами, от которых ненадолго становилось лучше. Чувствовал, видимо, свою вину, вот и не отходил от моей кровати. Хотя и бурчал, что не начальственное это дело. Я предложила ему валить на все четыре стороны, так как вполне могла страдать и в гордом одиночестве, но он, удивительное дело, не согласился и даже возмущаться почти прекратил, а я продолжила со вкусом болеть дальше. Зато похудела, наверное, на целый размер. Хоть какая-то радость и польза. Я толстой себя не считала, но признаки лишнего веса на талии обнаруживала, как и любая уважающая себя девушка.

Правда сам ректор бухтел, что я умудрилась за сутки «отощать». Была бы я в силах, ответила бы что-нибудь резкое или саданула чем-нибудь тяжелым по голове, а так только обиженно надула губы и промолчала.

Под вечер, едва ректор вышел поужинать, явился шушель. Сначала ехидно захихикал, запрыгал по кровати, начал по-кошачьи топтаться, пристраивая на свежие простыни свой шушелячий зад, но пакостничать по какой-то причине передумал.

Подобрался ко мне поближе, невзирая на слабые попытки отмахнуться, прислонил к моему лбу короткую вонючую лапку, защебетал что-то невразумительное, вздохнул и запрыгнул на подоконник. Стащил оттуда Васика и растворился в воздухе. Не видно его было после этого целые сутки. Я успела отдохнуть и окончательно прийти в себя. Не думала, что демоненыш способен на сострадание.

А едва только я пришла в себя, выяснилось, что брошенное мной семя не только взошло, но и, распустившись, зацвело буйным цветом. То, что было запланировано как небольшая кратковременная встреча одногруппников, трансформировалось в парад выпускников за последние десять лет. Внезапно получилось так, что уже есть и программа мероприятий, и все места в общежитии заняты. Я вообще, в силу своей невезучести, могла не попасть на организованную с моей подачи встречу. Заняты оказались даже близлежащие гостиницы, но подсуетился Арион, который был знаком с нашим ректором и сумел договориться о предоставлении отдельных апартаментов в крыле, предназначенном для аспирантов (там как раз оказалось несколько нежилых комнат). Нам предстояло занять комнату, подобную той, в которой я жила здесь. Там имелся душ — и это хорошо, но комната была всего одна, как и кровать. Я предполагала, что пережить несколько ночей с Арионом фон Рассом в одной комнате, на одной кровати и остаться верной своим принципам будет ну очень сложно.

Сборы были долгими, суматошными, но в целом прошли без каких-либо крупных эксцессов, кроме одного. Неприятность случилась перед самым отъездом. Мы загрузили вещи в повозку. Туда влезли даже три моих чемодана с обновками. На них Арион фон Расс косился с какой-то особенной ненавистью, будто бы не он сам велел мне все это приобрести. Или думал, что я ограничусь тремя платьями? Эта мысль раньше не приходила мне в голову. Возможно, зря?

Нас вышел провожать весь персонал, включая кухарок и садовника, которого до этого дня я видела всего один раз. Видимо, отъезд ректора из академии случался крайне редко и воспринимался как событие уникальное. Нам готовились махать вслед платочками. Я прижимала к груди горшок с Васиком, которого побоялась оставить в академии. Ни разу не бросала его надолго и не была уверена, что попечительство шушеля пойдет моему цветочку на пользу.

Арион фон Расс раздраженно отмахнулся от герры Сибиллы, которая читала ему какую-то нотацию. Дал последние указания профессору-личу (создавалось впечатление, что ректор уезжает не на несколько дней, а как минимум на месяц) и направился к водительской двери. Я поспешила к пассажирской, и тут случилось непредвиденное. Массивная солидная повозка, на которой мы в прошлый раз ездили в город, внезапно подпрыгнула, издавая непонятные звуки, ускакала на несколько метров вперед и там замерла.