Портрет Лукреции - Мэгги О'Фаррелл

светлый, теплый и прекрасный уголок. Эмилии не видно, ее сторона кровати гладкая, подушка взбита, словно никто и не лежал. Подхваченные зефирами, на лепном потолке парят небесные создания с лирами и трубами. Нептун стоит на страже над дверным проемом, держа в руке оплетенный водорослями трезубец; борода повелителя морей блестит от влаги, а пенистые волны накрывают его по бедра. И только златоволосая Ирис, богиня радуги, подтверждает: никакой дух Лукрецию не похищал, она в той же комнате.

Она привстает, медленно потягивается. Который час? За окном стрекочут цикады, в животе пусто. Сквозь щели ставней проникает жар, но вряд ли перевалило за полдень. Или перевалило? Лукреция никогда еще не спала так долго.

Она хочет сбросить одеяло и встать, но тут раздается стук в дверь. Сейчас еще утро — наверное, это служанка (скорее всего, Эмилия) принесла ей завтрак и одежду, вот Лукреция и отвечает:

— Входи.

Дверь открывается, и в комнату заходит мужчина. От изумления Лукреция не сразу вспоминает, как его зовут; лишь погодя разум подсказывает: это герцог Феррары. Да, это Альфонсо, непохожий на себя с завязанными в хвост волосами, и короткие пышные рукава смотрятся непривычно, колышутся от его шагов.

— В-ваше высочество… — Лукреция привстает, ищет рукой шаль или мантию. Чем же прикрыться? Кроме сестер и матери, она никому никогда не показывалась в ночной сорочке. — Это вы! Я не знала… понимаете… я… Позвольте…

Он подходит к ней и преспокойно садится на кровать. Матрас вздрагивает и продавливается под его весом.

— Ваше высочество? — удивляется Альфонсо. — Так и будем друг друга называть?

— Я… — Лукреция завязывает ленты на горлышке сорочки. — Видите ли, меня всегда учили…

— Забудьте, чему вас учили, — отмахивается он. — Вы же знаете, мое имя — Альфонсо, именно так меня зовут друзья и семья. Те, кто меня любит. Надеюсь, вы тоже в их числе.

Молчание. Альфонсо выжидающе приподнимает брови. Смысл его слов ускользает от Лукреции. Это вопрос? Он правда пододвигается ближе или просто воображение разыгралось?

— Позволите?

— Что позволю? — теряется она. Ей только одного и хочется: узнать, что случилось при дворе и почему Альфонсо бросил ее на дороге. Он ведь говорил об именах? Тогда при чем здесь позволения?

— Назвать вас в числе тех, кто меня любит.

Лукреция молча на него смотрит. Она совсем одна с этим незнакомцем в развязанной рубашке. Под влажной от пота кожей его груди видны мускулы; костяшки у Альфонсо широкие, пальцы длинные, элегантные, но сильные, ногти подстрижены опрятными полумесяцами. И не скажешь, что ему сообщили дурную весть! От него пахнет потом, жаром, улицей, вдобавок овощами и чем-то свежим, вроде листьев, или коры, или сока трав. Запах сильный — и приятный, и противный. Хочется и вдохнуть его посильнее, и отпрянуть, с головой накрыться одеялом, сплести кокон из ткани и навсегда в нем исчезнуть.

Он повторяет вопрос. Надо ответить, того требуют приличия. В мыслях проносятся мамины уроки хороших манер и этикета: на любой вопрос отвечай сразу, не заставляй собеседника ждать, говори приятным тоном, с улыбкой, если потребуется — соглашайся.

— Да, — кивает Лукреция. — Разумеется. — Она едва не добавляет «ваше высочество», но вовремя спохватывается.

Он улыбается игриво, фамильярно; в глазах — огонек скрытой радости. Лукреция отчетливо ощущает: он или испытывает ее, или попросту забавляется.

— Отлично, — отрывисто кивает герцог.

А потом приближается к ней, касается коленом ее бедра, накрытого одеялом. Ужасная мысль, которую Лукреция подавляла с самого приезда, как ядовитый цветок распускает свои лепестки.

Альфонсо возьмет ее здесь и сейчас. Всем существом она боялась этого ужасного акта еще с того дня, когда рисовала скворца под взглядом Вителли. Альфонсо ждал ее пробуждения, и вот теперь пришло время.

Мгновенно пересохшее горло перехватывает, сглотнуть не получается. Когда Лукреция в последний раз пила? Кажется, прошлой ночью, на привале у подножия гор. Много-много часов назад, и не сосчитать.

Альфонсо говорит, что пришел пожелать доброго утра. Он ходил гулять с наместником, потом устроил поединок на мечах со своим другом Леонелло… Кстати, Леонелло сопровождал Альфонсо во Флоренцию. Возможно, Альфонсо представит его Лукреции за ужином. Леонелло горячо желает с ней познакомиться.

Желает… Слово обрушивается градом. Оно схоже с «желанием» — именно это мужчины испытывают к женщинам, этого ждут после свадьбы; церковь позволяет такие отношения между супругами, хотя иметь их вне брака — смертный грех; Лукреция не раз замечала, как мужчины при дворе и на пирах смотрят вслед женщинам. Ей знакомо это выражение: полумечтательное, полурешительное, взгляд рассеянный, однако пристальный, веки потяжелевшие, рот приоткрыт, будто на языке тает сахар. Теперь этот мужчина смотрит так же. Ее муж. Альфонсо. Он думает, она в числе тех, кто его любит…

«“Желает”, — лихорадочно твердит про себя Лукреция. — Однокоренное с…»

— У вас чудесный цвет волос, очень редкий. — Альфонсо разглядывает ее косу, будто проверяет на подлинность. — Выспались? Отдохнули?

Опять вопрос. На сей раз легкий.

— Да.

— Долго вы спали.

— Извините, я…

— Не стоит извиняться! Я попросил не беспокоить вас. Хотел, чтобы вы набрались сил. Для того мой прадед и построил виллу — отдохнуть от испытаний и забот в кругу семьи. А вы теперь в нее входите.

Он ждет ответа. Что тут скажешь? Лукреция только кивает.

— Да.

Он поглаживает ее косу, подносит к глазам, выпрямляет, будто хочет измерить. Корни волос немного тянет; Лукреция вынуждена сесть прямее, наклониться к Альфонсо.

— При дворе… — она ищет нужные слова: — …все хорошо?

— О да, — отвечает муж. — Конечно.

— Я волновалась, ведь… — Она умолкает в надежде, что он поймет все сам, успокоит. А может, объяснит, что случилось с его матерью.

Альфонсо наклоняет голову набок.

— Волновались? Почему?

— Вы уехали… — Лукреция запинается, не найдя в лице мужа ничего, кроме вежливого недоумения. Может, Эмилия сказала неправду и мать Альфонсо тут ни при чем? Вдруг его вызвали совсем по другому вопросу, а она ставит себя в глупое положение? — Вы уехали, вот я и…

Альфонсо улыбается, будто она ничего и не говорила.

— Вы сегодня другая, — замечает он, не выпуская косы.

Лукреция не сможет отодвинуться, даже если захочет.

— Правда? — Ее охватывает дрожь. Хоть бы он не заметил, не почувствовал по трепету косы!

Альфонсо кивает:

— Да. Вчера вы были такая бледная, прямо белая голубка. А сейчас розовенькая и красивая. Чистый ангел, а волосы!.. Я и не знал, до чего они длинные. Очень рад, что отдал вам эту комнату.

— Спасибо, — шелестит Лукреция.

— Ангелы на небе… — он показывает на потолочные фрески свободной рукой, — …и ангел на земле.

Его ладонь скользит от косы к щеке; он мягко приподнимает лицо Лукреции к свету.