Этюды Черни - Анна Берсенева

– Ты в самом деле хочешь это знать?

Саша не могла удержаться от того, чтобы его не поддразнить. Как ни безумно она в него влюблена, а все-таки пусть помучается, поревнует, может быть!

Филипп легко попался на эту нехитрую удочку.

– А что, мне лучше этого не знать? – настороженно спросил он.

– Лучше не знать, – подтвердила Саша.

– Почему?

– Потому что… – Ладно, хватит интриговать! – Потому что я общалась с отвратительными типами.

И она рассказала ему про маму Марии Таллас, и про саму Марию Таллас, и заодно сообщила наконец, что стала давать частные уроки.

Саша думала, что Филипп возмутится, разозлится, рассердится, может быть, отчитает ее за то, что она затеяла все это, не посоветовавшись с ним. Самовластность была ему присуща, это Саша успела заметить.

Но ничего этого, к ее удивлению, не произошло. После ее рассказа он только пожал плечами и сказал:

– Не обращай внимания.

И притянул Сашу к себе, повернулся к ней, перевернулся, чтобы она оказалась у него на животе, – и все повторилось снова, с той восхитительной изобретательностью, которой отмечены были их отношения.

Он определил место в их жизни этого события – конфликта из-за Марии Таллас – совершенно по-мужски: не обратил внимания.

«Если родится сын, я хотела бы, чтобы он тоже это умел».

Саша почувствовала, что краснеет. Поразительно! Никогда в жизни цвет ее лица не зависел от чувств, тем более от такого наивного чувства, как смущение.

Филипп ее заалевших щек не заметил. Или решил, что они стали такими от занятий любовью. Саше странно было называть этими словами то, что происходило между ними. Хотя все называли это так, и она совсем еще недавно – тоже.

Все переменилось в ее жизни с его появлением. И ей хотелось перемен еще более значительных, глубоких. Она никогда не боялась перемен, она шла им навстречу с радостью, и теперь особенно.

Нет, все-таки, получается, боялась. Иначе не стала бы откладывать разговор с Филиппом, не сбежала бы на неделю в Америку. Кирку, конечно, хотелось повидать и подбодрить, но это желание просто совпало с собственным счастливым смятением.

Маруська все же проснулась. Но не заплакала, а только закряхтела, открыла светлые, как у Царя, глазки и взглянула так внимательно, как будто намеревалась оценить окружающую действительность и как будто могла оценить ее правильно. А может, так оно и есть, и совершенно правильно оценивает действительность этот безмятежный ребенок.

Да, невозможно считать случайностью то, что мысли о детях то и дело возникают у Саши в голове.

– Ты корми, Кирка, – сказала она, – а я в Нью-Йорк съезжу. Стив обещал меня сегодня развлечь.

Стив был танцовщиком «Нью-Йорк сити балле», Саша подружилась с ним еще во время своего американского контракта. Он был отличным другом, вернее, подружкой, если исходить из его предпочтений, но это было неважно. Он был веселый, открытый, доброжелательный, и даже если все эти качества были ему присущи лишь в той мере, в какой присущи они большинству американцев, то для приятного общения этого было вполне достаточно.

– Подожди, через полчаса Федька с Тишей вернутся, отвезут тебя, – предложила Кира.

Но дожидаться, пока Киркины мужчины вернутся со скалодрома, где они тренировались перед тем, как отправиться лазить по Аппалачам, Саша не стала – вызвала такси. Удивительно, что за все годы жизни в Европе и в Америке она не научилась водить машину. Хотя и неудивительно: обычно ведь она ехала на концерт, или с концерта, или на репетицию, или после репетиции, а значит, ей или требовалась полная сосредоточенность на своем внутреннем состоянии, или, наоборот, надо было совершенно расслабиться, а за рулем ни то ни другое невозможно.

– Не бойся, Саш, – сказала Кира, когда Саша снова появилась на веранде, уже одетая для вечернего выхода, в переливающемся блестками платье-коктейль. – Родишь отличного мальчишку и будешь счастлива.

– Почему именно мальчишку? – улыбнулась Саша.

– Ты похожа на маму мальчишки.

Смешные это были слова, и произнесла их Кирка с какой-то смешной наивностью. Но радость, и так уже ворочающаяся у Саши в груди, при смешных этих словах треснула, фыркнула и расцвела огромным многолепестковым цветком.

Саша не предполагала, что Стив поведет ее в джаз-клуб. Не замечала у него раньше такого увлечения, да и сама слушала джаз лишь от случая к случаю.

– Сегодня будут такие музыканты, что их надо слышать всем, – объяснил Стив, когда Саша вышла из такси; они встретились на Седьмой авеню. – Они живые классики, мы еще будем хвастаться на старости лет, что видели их собственными глазами. Я однажды слушал, как они импровизируют. Два часа, и ни одной заранее сочиненной ноты!

Что ж, классики так классики. Как бы там ни было, Саша была рада оказаться в лихой атмосфере. Только спустившись по лестнице в подвал, где располагался клуб, она поняла, что этого ей, пожалуй, не хватало. Слишком респектабельную жизнь она вела в последнее время, вот что!

Лестница была выкрашена в алый цвет, а зал – в синий. Краска была масляная. Саша даже пальцем стену потихоньку поцарапала и удивилась: зачем красить такой краской, звук же будет плохой?

Но как только на сцене появились клавишник, контрабасист и вокалист, как только раздались первые звуки, она поняла, что такой акустике может позавидовать любой концертный зал. Звуки здесь были единым живым целым, но при этом словно бы не сливались – за каждым из них можно было бежать, как за ребенком, прислушиваясь именно к нему, и этот внутренний бег наполнял радостью.

Впервые за долгое, слишком долгое время Саша почувствовала настоящий драйв – покалывание изнутри веселых иголочек, бурление всего своего существа.

– Это они разминаются еще, стандарт гоняют, – сказал Стив. – Я их слышал в Новом Орлеане во время Марди Гра. Вот это был ядерный взрыв!

Мелодии, которые играл клавишник, сменялись вокализом, потом вступил контрабасист, зазвучали роскошные диссонансы, все это было приятно, как бокал красного вина… И вдруг, даже непонятно как, будто бы сама собою, музыка стала разрастаться, разрастаться, превратилась в живой переливающийся шар, заполнила все пространство зала, все пространство у Саши внутри, и Саша почувствовала, как охватывает ее восторг, и стала подпевать, это вышло как-то само собою…

– О! – воскликнул Стив. – Ты теперь поешь блюз, Алекс?

– Нет. – Саша удивленно покачала головой. И, оглядевшись, засмеялась: – Да здесь весь зал поет блюз!

– Но не у всех получается так, как у тебя, – возразил он.

Огромный чернокожий контрабасист помахал Саше рукой и, живо спрыгнув со сцены, подскочил к ее столику.

– Спой со мной! – пригласил он и, не дожидаясь ответа, схватил Сашу за руку своей здоровенной мягкой лапищей. – Пойдем, пойдем!