Всё сложно - Юлия Резник

— Что-нибудь ещё?

Ничего мне не ответив, Борис поворачивается на пятках и шагает прочь. Вот и хорошо. Одной проблемой меньше.

По привычке задерживаюсь в офисе дольше других сотрудников. Домой возвращаюсь затемно. Открываю дверь и с порога натыкаюсь на скандал.

— Ненавижу тебя! Это всё ты… Понял?!

— Что я?! Ну же, Кать! Давай выплесни. Я же знаю, что ты хочешь сказать. Что — я?

— Это всё из-за тебя. Ты один в этом виноват! Если бы не ты, ничего бы не случилось. Зачем я вообще тебя встретила? А? Зачем ты п-припёр-рся ко мне в гримёрку? За что мне это? За что? Я тебя спрашиваю?! — Котька бьёт Олега куда придётся. По груди, щекам, толкает… Такая маленькая. Худая. В съехавшей на лицо косынке, под которой она прячет значительно поредевшие волосы. Которые не хочет обрезать… Её лицо красное от натуги и мокрое от слёз. Олег тоже, видно, держится из последних сил. Медленно отцепляет от себя её руки и делает шаг назад, едва не сбивая меня с ног.

— Я не знаю, Катя. Но одно понятно наверняка. Так просто не может продолжаться.

А потом он пулей вылетает из комнаты. Я растерянно перевожу взгляд с захлопнувшейся перед носом двери на дочь. И обратно. И на неё снова… Котька закрывает лицо ладошками и, рыдая, сползает на пол. На это совершенно невозможно смотреть безучастно. Подлетаю к дочери.

— Всё-всё, малышка, не нужно. Не расстраивайся. Всё будет хорошо. Он уже ушёл.

— Ушёл?

— Да. Слава богу. Теперь всё будет хорошо, — повторяю, как заклинание. В конце концов, она ведь этого хотела, не так ли? И я… я тоже хотела. Чтобы он ушёл.

— Хорошо? Ты с ума сошла?! — Котька меня отталкивает и выбегает из комнаты. Всё меньше понимая, я иду за ней. И останавливаюсь в коридоре. Том самом коридоре, где Котька своей фигурой как раз пытается во что бы то ни стало остановить того, кого выгоняла несколькими минутами ранее. Но не похоже, чтобы он хотел остаться. На шум из своей комнаты выходит и Мир. Нужно увести его. Нужно это всё прекратить!

— Мир, пойдем со мной, — сиплю я, оттесняя сына с детскую.

— Что случилось? Олег что, уходит от нас?

— Не знаю. Они с Катей немного повздорили… Такое бывает. Невежливо было высовывать свой нос.

— Я думал, они друг друга поубивают! — огрызается Мир.

— Ну что ты, сынок? Они цивилизованные люди. Это не их методы. Орать, ругаться — да. Но не более. Мы тоже с папой иногда ссорились, когда были молодыми, — прислоняю ухо к двери, — Кажется, всё стихло. Вот видишь! Оставайся пока здесь, хорошо?

— Вот ещё… — недовольно бурчит Мир, но я уверена, что он меня послушает. Выхожу из детской и встречаюсь с Котькиным горящий фанатичным огнём взглядом:

— Он ушёл, мам. Он ушёл! Пожалуйста, пожалуйста, мамочка, останови его… Я прошу тебя!

Останови его. Легко сказать. Трудно сделать… Почти невыносимо. Он, может, и остановится, да. Но что потребует взамен? Я знаю. В том-то и дело, что как раз это мне известно. И поэтому я не спешу бежать за зятем. Несмотря на затаившуюся в глазах Котьки мольбу и повторяющееся: «Пожалуйста, мама!».

— Ну, зачем? Ведь не ладится у вас ничего, Кать…

— Ты ничего не знаешь! Просто останови его. Я что так много прошу?!

Знала бы, о чём ты просишь, Котька. Знала бы ты только, о чём меня просишь. И какая у этой просьбы цена.

Сую ноги в пляжные тапки и как на плаху иду к лифту. Умом я понимаю, что мне не мешало бы поторопиться. Но сердце этого категорически не принимает. И, наверное, поэтому я иду очень-очень медленно, без всякого шанса ускориться. Лифт тоже едет целую вечность, прежде чем створки расходятся. В огромные окна шикарной парадной прокрадывается угасающий свет. По полу колышутся тени, будто из преисподней кто-то тянет руки ко мне, чтобы утащить в темноту.

На улице шумно. Носятся дети. Подростки на скейтах, байках и роликах. Малыши на велосипедах. Мамочки с колясками, сбившись в стайки, наблюдают за разыгравшейся детворой. Мне не сюда, не в парк, опоясывающий новенькую набережную, а на стоянку, что этажом ниже. Конечно, если Олег ещё не уехал. Спускаюсь вниз. Здесь значительно холоднее. Тело охватывает нервная дрожь. Машину зятя я нахожу сразу. Она припаркована как раз напротив прохода. Фары включены и слепят. Я шагаю вперёд, как какая-нибудь горе-модель по подиуму. Прежде, чем открыть пассажирскую дверь, делаю глубокий-глубокий вдох. Лёгкие жжёт, выедает…

Сажусь. Олег даже не поворачивается. Я не знаю, что ему сказать. Повторить, как Котька: «Не уходи?». Как глупо…

— Вы что-то хотели, Александра Ивановна?

Ах вот как? Мы снова на «вы»?

— Ты знаешь, чего я хочу.

— Не-а. Просветите?

Сжимаю зубы. И снова вспоминаю о пользе дыхательных упражнений. Вдыхаю носом, выдыхаю ртом.

— Чтобы ты вернулся домой. К жене.

— Зачем, если там мне не рады? — наконец в его голосе проскальзывают какие-то эмоции. Горечь. Злость. Тоска и страдание. Какой-то совершенно ужасный коктейль.

— Это не так. Катя погорячилась, да, кто ж спорит? Но она так не думает на самом деле.

— Серьёзно? А ведь как убедительно звучит!

— Это эмоции, — сглатываю. — Ты должен её понять. Ей нелегко приходится.

— Я должен понять… Ей нелегко приходится… Бла-бла, ничего нового, правда, Александра Ивановна? Мы это с вами слышали уже сто раз.

— Олег…

— Больные какие-то у нас отношения. Любовь, ненависть. Хоть книжку пиши. Ага. Мемуары.

— Вы могли бы попробовать ещё раз. Ей нельзя одной, как ты не понимаешь! Химия в самом разгаре. Прямо сейчас она должна быть сосредоточена на борьбе. На борьбе! А не на чём-то другом. И уж точно не на разводе. Или что ты ещё затеял.

— Я затеял? Именно я? А она, выходит, белая и пушистая?

— Нет. Она просто больная девочка. Которой страшно. Ты говорил, что успел её полюбить. Врал?

— Нет.

— Тогда стань для неё достойной опорой!

— А кем, по-вашему, я был для неё все эти годы?!

— Побудь ещё. Сходите к психологу, я не знаю… Может, он сможет ей помочь. К сексологу, если у Котьки какие-то проблемы по этой части. Я могу найти хорошего специалиста. Брошу клич среди подруг…

— Саша, у нас и в лучшее время всё было плохо, сейчас же… Я просто не верю, что это можно как-то решить. Чтобы Катя смогла преодолеть свой барьер, могут уйти годы. И да, ты, конечно, не хочешь этого слышать, но ведь вполне вероятно, что этих лет у нас попросту нет. Я не могу. Просто не могу так больше. Можешь считать меня слабаком, но я не вывожу это в одиночку, — Олег прячет лицо в ладони и с остервенением трёт лоб.

— Но ведь ты не один. М-мы м-можем д-держаться в-вместе.