Съедобная история человечества. Еда как она есть – от жертвоприношения до консервной банки - Том Стендейдж

Мальтус думал, что «мальтузианская ловушка» была неизбежна. «В следующий период удвоения где найти еду, чтобы удовлетворить назойливые требования растущего населения? Где найти свежую землю?» – писал он. Мальтус отмечал, что рост населения возможен в североамериканских колониях, но это потому, что там население было относительно небольшое по сравнению с огромным количеством земли.

«Я не вижу способа, с помощью которого человек мог бы избежать тяжести этого закона, который пронизывает всю живую природу, – мрачно заключил он. – Нет воображаемого равенства, нет аграрных технологий, которые могут снять давление даже на одно столетие». Он предвидел будущую нехватку пищи, голод и страдания. Картофель, полагал Мальтус, был частично в этом виноват. Будучи средством спасения от голода, он, казалось, ускорил начало неизбежного кризиса. И даже если он обеспечивал достаточно еды, чтобы пойти на новый круг, утверждал Мальтус, то в конечном счете приводил к такому увеличению населения, что людей все равно невозможно было прокормить. Задним числом, конечно, мы можем оценить иронию истории, которая заключается в том, что Мальтус указал на связь биологических ограничений роста населения и экономического роста как раз в тот момент, когда Британия собиралась продемонстрировать впервые в человеческой истории, что эта связь более не действует.

От зари доисторического периода до начала XIX в. почти все предметы первой необходимости производились из того, что росло на земле. Земля поставляет продукты питания, древесину для топлива и строительства, волокно для изготовления одежды, корм для животных, которые, в свою очередь, дают еду и другие полезные материалы, такие как шерсть и кожа. Мясники, пекари, сапожники, ткачи, плотники, судостроители – все зависели от животного или растительного сырья. В то же время все, из чего были получены продукты, прямо или косвенно зависит от фотосинтеза – использования солнечной энергии при выращивании растений. И поскольку все это дает земля, а площадь земли ограничена, Томас Мальтус пришел к выводу, что существует экологический предел – растущее население и экономика в конечном счете столкнутся. Он первым накануне XIX в. предсказал это и активно распространял свои аргументы в последующие годы.

И все же Британия не ударилась об экологическую стену, которую представлял себе Мальтус. Она перемахнула через нее и освободилась от ограничений «старого биологического режима», в котором все происходило от продуктов земли. Вместо того чтобы выращивать большую часть продуктов, Британия предпочла осваивать производство промышленных товаров, особенно хлопчатобумажных текстильных изделий, которые затем можно было обменять на еду из-за границы. В течение XIX в. население увеличилось более чем втрое, но экономика росла еще быстрее, так что средний уровень жизни также вырос – результат, который удивил бы Мальтуса. Британия справилась с надвигающейся нехваткой продовольствия путем преобразования своей экономики. Перейдя от сельского хозяйства к производству, Британия стала первой промышленно развитой страной в мире.

Честно говоря, вряд ли Мальтус ожидал такого эффекта, так как ничего подобного не было раньше. Ничего не было запланировано: это был случайный результат совпадения нескольких тенденций. Три из наиболее важных изменений, связанных с производством продуктов питания, – это узкая специализация в ремеслах, вызванная ростом производительности труда в сельском хозяйстве; растущее использование ископаемых в качестве топлива, связанное с экономией земли, и все большая ориентация на импорт, а не на производство собственных продуктов питания.

Первым шагом на пути от экономики фермы к экономике фабрики был рост сельского производства, правда, сначала в форме домашних ремесел. Это происходило повсюду в Европе, но особенно было заметно в Англии вследствие необычайно быстрого роста производительности труда в сельском хозяйстве. К 1800 г. только 40 % мужской рабочей силы было занято на земле, в то время как в континентальной Европе 65–80 %. Людей, занятых в сельском хозяйстве в 1800 г., было примерно столько же, сколько и двести лет назад, зато каждый из них, благодаря выращиванию новых культур и внедрению более эффективных методов ведения сельского хозяйства, стал производить вдвое больше продуктов питания. Это позволило высвободить еще больше рабочих с земли и побудило их заниматься производством. Адам Смит объяснял:

«Земли внутри страны, плодородные и легко культивируемые, производят большой избыток провизии сверх того, что необходимо для поддержания самих культиваторов. Изобилие, следовательно, создает условия для большого количества рабочих селиться по соседству. Они считают, что их работа в промышленности может обеспечить им больше жизненных благ и удобств, чем в других местах. Они обрабатывают то, что производит земля, и обменивают результаты своей работы на большее количество материалов и провизии. Они создают новую прибавочную стоимость грубого продукта и предоставляют земледельцам что-то в обмен – полезное или приятное для них. Земледельцы получают лучшую цену на излишки их продукции и возможность купить дешевле другие предметы, в которых у них есть нужда. Производители сначала обеспечивают своих соседей, а затем, по мере того как работа улучшается и совершенствуется, более отдаленные рынки… Таким естественным образом выросли производства Лидса, Галифакса, Шеффилда, Бирмингема и Вулверхэмптона. Такие производства являются потомками сельского хозяйства».

Поначалу сельское производство утвердилось в Англии на севере страны. Происходило это в течение XVIII в. в ответ на принятие новых методов ведения сельского хозяйства на юге. Для увеличения урожайности зерновых в севообороте с пшеницей и ячменем стали использовать клевер и репу. Однако на тяжелых глинистых почвах севера и запада Англии этот метод оказался не очень эффективным. Поэтому в этих регионах сосредоточились на животноводстве и промышленном производстве, а полученные средства использовали для покупки зерна на юге страны. Результатом стала концентрация производства в тех районах Англии, где были богатые залежи угля.

Переход на уголь в качестве топлива был второй исторической причиной, ускорившей индустриализацию Великобритании. Население же, наоборот, предпочитало отапливать дома древесиной, а не углем. Но поскольку земля была необходима для сельскохозяйственного использования, то районы, которые ранее поставляли дрова, были расчищены именно для этой цели. И конечно, цены на дрова тут же подскочили – между 1700 и 1800 гг. они выросли втрое в Западной Европе. В силу этого люди начали пользоваться углем как более дешевым топливом. (Это, действительно, было дешево, по крайней мере в Англии, где много открытых угольных разрезов.) Одна тонна угля обеспечивала такое же количество тепла, как древесина, полученная с акра земли. В это время в Англии и Уэльсе около 7 млн акров земли, ранее обеспечивавших население древесиной, или около одной пятой всей земли этого региона, были выделены под выращивание продовольственных культур. Это обеспечило рост поставок продовольствия, сопоставимый с ростом населения. Правда, для этого все должны были переключиться на уголь.