Состояние аффекта - Ева Львова

– Понимаете, Василий Иванович, в чем затруднительность вашей ситуации, – издалека начала я. – Сергей Борзов вас действительно ударил, но действовал он в состоянии аффекта.

Я протянула оппоненту заключение эксперта и, наблюдая, как Трошин читает бумагу, продолжила:

– А это статья 118 часть вторая, а за нее наказание не предусмотрено. Думаю, суд обязательно учтет ваше поведение на заправке и тот факт, что отец молодого человека погиб именно в Беслане, защищая школу от террористов, а вы как раз оскорбили наставника Борзова, причислив его к этим самым террористам. Кстати, мы собираемся выдвинуть против вас встречный иск об оскорблении чести и достоинства Валерия Воловика, а также иск о повреждениях, нанесенных ударом ноги по мотоциклу.

– Вот ты как все повернула, – недобро усмехнулся Трошин, комкая в руке фантик от конфетки, которой он угостился на стойке ресепшн. – Имейте совесть! Хоть денег на лечение дайте! У меня вон нога не срастается.

– Ногу вы сломали самостоятельно, так что ни о какой компенсации речи быть не может. Кроме того, я настоятельно рекомендую вообще нигде не упоминать об этом вашем переломе, а то у слушателей может возникнуть вопрос: каким это образом хирург-травматолог Горидзе смог наложить вам гипс в тот самый день, когда камера запечатлела его на заправке на Яузской набережной? И потом, меня очень интересует, с какой стати медицинская экспертиза проводилась без обследования потерпевшего, а только на основании амбулаторной карты больного? Вы что, не в состоянии были дойти до судмедэксперта? Вы же отлично передвигаетесь на весьма приличные расстояния. То в гараж пойдете, то вон к нам в контору приедете. Хотите, пригласим сюда хирурга-травматолога Горидзе и спросим у него, как же так получилось?

Потерпевший впился в меня ненавидящим взглядом и, скрипнув зубами, чуть слышно выдохнул:

– Ладно, заберу заявление, только Реваза не трогайте!

Я протянула заранее подготовленные бумаги и внимательно проследила, чтобы посетитель расписался на каждой из них. Покончив с формальностями, Трошин поднялся с кресла и, не прощаясь, вразвалку вышел из переговорной комнаты. Я двинулась следом за ним. Как я и предполагала, Валерик стоял на стуле рядом с аквариумом и, согнувшись пополам, двумя руками шарил по дну в поисках сережки. Обернувшись на звук колокольчика, он проводил Трошина растерянным взглядом.

– Куда это он? – округлил глаза доверитель. – А как же переговоры?

– А мы уже обо всем договорились. Потерпевший подписал мировое соглашение и откланялся.

– У нее не подпишешь, – распахивая дверь ногой, напоследок буркнул Трошин, выходя на удицу.

– Что, правда подписал? – не поверил в удачу клиент.

– Честное слово, не вру.

Понимая, что с представлением пора заканчивать, Кира Ивановна опустила руку в карман и как ни в чем не бывало вытащила оттуда вторую жемчужину.

– Да вот же моя серьга! – несколько сильнее положенного обрадовалась она. – Надо же, все это время была у меня в кармане!

Не обнаружив подвоха, Валерий слез со стула, вытер руки предложенным секретаршей полотенцем и нежно посмотрел на меня.

– Это хорошо, что не придется торчать в душном кабинете и говорить о скучных вещах, – мечтательно проговорил он. – Агата, поехали, я все-таки покажу тебе Воробьевы горы! Это тебя взбодрит и отвлечет от мыслей о Борисе.

– О каком Борисе идет речь? – тут же среагировала Кира Ивановна, услышав знакомое имя.

– Да есть там один, вы его не знаете, – неопределенно ответила я, опасаясь, что вездесущая секретарша начнет вдаваться в подробности, чего бы мне очень не хотелось.

Убрав бумаги в стол, я подмигнула Кире Ивановне, уязвленной в самое сердце такой вопиющей неблагодарностью с моей стороны, и вышла из офиса следом за Воловиком. На улице нас ждал сюрприз: подперев спиной стену конторы, рядом с мотоциклом Валеры стоял совершенно пьяный Сережа Борзов. Воловик оставил в покое мою руку, которую до этого нежно поглаживал на ходу, и со всех ног кинулся к подопечному.

– Сережа, что случилось? – допытывался он, хватая парня за плечо и заглядывая в его мутные глаза.

– Пусть вот она, – мотнул Борзов головой в мою сторону, – скажет своему масону, что я не какой-нибудь трус, я все маме рассказал!

– Что рассказал? – насторожился Воловик.

– А все, – отчаянно тряхнул светлой челкой Серега. – Про то, что я подлец рассказал, и про то, что ты, Валерик, герой! Про заправку рассказал, про Трошина, про то, что ты мою вину взял на себя, а этот их масон, – снова последовал кивок в мою сторону, – обозвал меня дерьмом.

– Что ты несешь, Сережа, какой масон? – тряс парня Валерий.

– Да начальник твоей ненаглядной адвокатши, – хмыкнул парень.

– Когда же ты с ним разговаривал? – посуровел лицом Воловик, недобро поглядывая на меня.

– Да вот же, сегодня утром меня вызвали в контору и заставили рассказать все, как было. А самый главный их адвокат – по виду вылитый масон – заявил, что я не мужик, а барахло. Так вот, я не барахло, я осенью пойду в армию, хотя и поступил в институт.

– А мама как же? – посеревшими губами спросил Валерий.

– Это мама так решила, – потупился Борзов. – После того как я ей во всем признался, она стукнула меня полотенцем по голове и сказала, что полюбила отца потому, что он был мужик, а я совсем на него не похож – так, размазня какая-то. И что мое место в армии.

Серега шмыгнул носом и замолчал. Пока он говорил, покачиваясь у стенки, Валера смотрел на меня такими глазами, что если бы взгляд мог убивать, я бы пала замертво прямо там, на ступеньках родной конторы. Но как только парень замолчал, Воловик схватил за плечо теперь уже меня и тоже принялся трясти, как грушу.

– Ты! Заманила! Мальчишку! К себе! – сквозь сцепленные зубы шипел он. – А если бы с его матерью случился сердечный приступ?

– Его мать имеет право знать, кого она растит, – скидывая с себя тяжелую длань Валерика, решительно ответила я. – У него вся жизнь впереди, и ты не сможешь покрывать каждую его глупую выходку.

– Лживая тварь! – процедил мой кавалер и, приобняв Борзова за плечи, двинулся к мотоциклу. Усадив парня позади себя, Воловик взгромоздился на широкое кожаное сиденье и дал по газам. Глядя вслед удаляющемуся мотоциклу, я слушала позывные смартфона и молила об одном: только бы это была не бабушка! Именно сейчас, когда вместо слов благодарности от спасенного от тюрьмы человека я услышала проклятия в свой адрес, я была наиболее близка к тому, чтобы выплеснуть на Иду Глебовну все, что скопилось у меня на душе. Но, к счастью, это звонил Джуниор, чтобы отчитаться о проделанной работе.

* * *

Борис не терял времени даром. Заручившись письменным запросом от полицейского управления Тель-Авива, кудрявый друг всю вторую половину дня мотался по госпиталю и приводил в ужас персонал стационара. Первым делом он, сверившись со списком, отправился в отделение реанимации. На посту медицинской сестры кудрявый друг выдержал бой с санитаркой, наотрез отказавшейся пускать в отделение незапланированных посетителей. И только уверения Бориса, что он – уполномоченный консультант полицейского управления города, возымели желаемое действие, и приятеля пропустили на этаж. Довольно быстро Джуниор нашел палату Веры Рудь и принялся терпеливо ждать у стеклянных дверей, когда сестра поставит пациентке капельницу и оставит ее одну. Больная лежала в просторной светлой палате, откинувшись на подушках и прикрыв глаза, и рука ее, покоящаяся поверх одеяла, была так тонка и прозрачна, что попасть в обескровленную вену оказалось в высшей степени затруднительно. Сестра нервничала, кидая косые взгляды на Устиновича-младшего, игла соскакивала, Борис топтался у дверей и нетерпеливо сопел. В конце концов девушка справилась со своей задачей и, поправив пациентке подушки, устремилась к выходу. Борис тут же проник в палату и ринулся к кровати, надеясь переговорить с Верой Рудь, но медсестра решительно преградила ему дорогу, горячо протестуя на идише. Не понимая смысла слов, но по решительному блеску девичьих глаз догадываясь, что делает что-то не то, приятель ретировался обратно в коридор, решив заглянуть в реанимацию попозже.