Пепельное небо - Джулиана Бэгготт

— Мне говорили, что до бомбы здесь все было ужасным и что всех позвали под Купол, потому что на нас напали. Но некоторые люди отказались спастись. Они были жестокими, больными, бедными, упрямыми и необразованными. Отец говорил, что моя мать пыталась спасти некоторых из этих несчастных.

— Несчастных? — сердито переспрашивает Брэдвел.

— Подожди, — одергивает его Прессия, — давай выслушаем его спокойно.

— Это же мы, это о нас он говорит! — восклицает Брэдвел.

— Это то, что говорили мне. Не то, во что я верю, — заканчивает Партридж.

Наступает тишина. Брэдвел смотрит на Прессию. Она приготовилась к вызову, но, похоже, он успокоился и машет рукой:

— Почему вы просто не позовете нас, ваших братьев и сестер? Вы же так нас назвали в Послании. Братья и сестры, одна большая и счастливая семья.

— В каком Послании?

— Ты не знаешь о Послании? — удивляется Прессия.

Партридж качает головой.

— Мне зачитать ему? — спрашивает Брэдвел у Прессии.

— Давайте просто продолжим.

Брэдвел откашливается и все равно зачитывает:

— «Мы знаем, что вы здесь, наши сестры и братья. Однажды мы выйдем из Купола и присоединимся к вам. Пока же мы благосклонно наблюдаем за вами издалека».

— Когда оно появилось? — спрашивает Партридж.

— Через несколько недель после Взрыва, — отвечает Прессия и поворачивается к Брэдвелу. — Может, дашь ему продолжить?

Партридж бросает взгляд на умолкшего Брэдвела, а затем продолжает:

— Мы жили в городе на Ломбард-стрит, и когда прозвенел сигнал эвакуации, матери не было рядом, она помогала людям… другим людям… пыталась им объяснить. Мой брат и я — мы уже прибыли в Купол. Она не успела. Она умерла как святая.

— Не было никакого сигнала, — бормочет Брэдвел.

Партридж резко дергает головой.

— Конечно же он был!

— Нет, не было. Поверь мне.

Прессия вспоминает про объявления о пробках на дорогах. Это все, что было в рассказе ее дедушки. Она смотрит попеременно то на Брэдвела, то на Партриджа.

— Было очень мало времени. Это я знаю, — говорит Чистый, — но сигнал был. Люди кинулись к Куполу, чтобы спастись. Вокруг был сумасшедший дом, и многие погибли.

— Погибли, — повторяет Брэдвел. — Ты говоришь это так, словно это было случайностью.

— Что мы могли сделать? Мы пытались защитить себя, — оправдывается Партридж. — Мы же не могли спасти всех.

— Нет, не могли, этого и не было в планах.

В комнате повисает тишина. Слышен только звук, который издают крысы.

— Ты многого не знаешь, — говорит Брэдвел.

— Сейчас не время для лекций! — восклицает Прессия. — Дай ему договорить.

— Лекций? — спрашивает Брэдвел.

— Не надо быть таким… — Прессия не может подобрать нужное слово.

— Педантичным? — помогает ей Брэдвел.

Она не знает, что значит «педантичный», но ей не нравится, что он произнес это свысока.

— Таким, какой ты сейчас, — говорит Прессия. — Дай ему высказаться!

— Понятно, я должен быть спокойным и еще конкретно не таким как сейчас. Что-нибудь еще? — спрашивает Брэдвел Прессию. — Может, ты хочешь хирургически вмешаться в мою личность? Как насчет операции на открытом сердце? У меня есть кое-какие инструменты.

Прессия смеется. Она сама себе удивляется, потому что не понимает, что именно ее так рассмешило. Брэдвел такой большой и громкий, но, похоже, ей удалось его каким-то образом задеть.

— Что здесь смешного? — спрашивает Брэдвел, разводя руки.

— Я не знаю, — отвечает Прессия. — Я думаю, это потому, что ты выживший. Ты почти мифический, но… Кажется, ты легко… теряешь самообладание.

— Я не терял самообладания! — кричит Брэдвел. Затем он бросает взгляд на Партриджа.

— Кажется, все-таки немного потерял, — произносит Партридж.

Брэдвел снова садится на ящик, глубоко вздыхает, закрывает глаза, а затем открывает их.

— Все, видите? Я в порядке. Я полностью себя контролирую.

— Что было еще, Партридж? Продолжай, — просит Прессия.

Партридж пытается отскрести грязь на руках. Кожаная сумка по-прежнему лежит у него на коленях. Он расстегивает ее и достает небольшую книгу в кожаном переплете.

— Несколько недель назад я нашел вещи моей матери, — продолжает он. — Я просто чувствовал, что существовал совершенно другой мир, не тот, о котором нам рассказывали. Ее вещи, они все еще живы… Это трудно объяснить. И сейчас, когда я здесь, я вспомнил, как уродство может сделать вещи красивыми.

Прессия знает, о чем он говорит — одно без другого не может существовать. Ей нравится Партридж. Он доверился им, хотя и не был обязан, и это заставляет ее доверять ему.

— Зачем ты сюда пришел? — спрашивает Брэдвел, переходя к главному.

— После того как я нашел мамины вещи, я продолжил поиски. Мой отец… — Он ненадолго замолкает. Лицо его мрачнеет, и по нему сложно что-либо понять. Может быть, он любит отца. Может, ненавидит. Может быть, любит, а он этого не заслуживает. — Он был одним из руководителей эвакуации и по-прежнему остается немаловажной фигурой под Куполом. Ученый и инженер. — Его голос звучит спокойно и ровно.

Брэдвел наклоняется к Партриджу:

— Как зовут твоего отца?

— Эллери Уиллакс.

Брэдвел смеется, качая головой:

— Уиллаксы…

— Ты знаешь его семью? — спрашивает Прессия.

— Думаю, мне знакома эта фамилия, — отвечает он саркастически.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Партридж.

— Лучшие из лучших, — говорит Брэдвел, — ничего себе, посмотрите-ка на него. Да ты у нас самые сливки общества!

— Откуда ты знаешь о моей семье?

— Грянул Взрыв, и неужели это просто совпадение, что был построен Купол, под который кто-то попал, а кто-то — нет? Ты не думаешь, что кто-то все это заранее спланировал?

— Прекрати, — мягко обрывает его Прессия. Все должно быть мирно. Прессия не может допустить, чтобы у Брэдвела испортилось настроение. Она обращается к Партриджу: — Как ты выбрался оттуда?

— Кто-то поместил в рамки чертежи первоначального плана Купола и подарил их моему отцу на двадцатилетие службы. Я изучил их, особенно систему вентиляции. Ее гул слышно всегда. Глубокий низкий гул, который сопровождает нас каждый день. Я начал вести дневник, — он держит в руке кожаную тетрадь, — и отмечал, когда она включалась и выключалась. А потом я понял, что я могу проскользнуть в основную систему. И что в определенный день, в определенное время, я мог бы пробраться сквозь лопасти системы обращения вентиляторов в момент, когда они останавливаются — примерно на три минуты сорок две секунды. А затем, в конце, я должен был обнаружить барьер из мембраны, в которой спокойно прорезал бы себе проход. Это я и сделал.