Пепельное небо - Джулиана Бэгготт

— Благословение? — удивляется Партридж. — Под Куполом частенько произносят это слово.

— Я думаю, у вас достаточно причин, чтобы его произносить.

Нехорошо так говорить, но слова сами срываются с губ.

— У некоторых из нас, — уточняет Партридж.

— В общем, это сажа, пыль и частички, оставшиеся от взрыва — этим вредно дышать.

— Ты права. — Партридж натягивает шарф на нос. — Вы дышите им, и от этого образуются пятна на легких. Я читал об этом.

— О нас что, книги пишут? — Прессия выводит из себя мысль, что ее мир является предметом изучения, темой для книжек, в то время как они настоящие, реальные люди, которые пытаются выжить.

Партридж кивает.

— Есть несколько оцифрованных документов.

— Откуда вам знать, что здесь происходит, когда вы все сидите под Куполом? Мы что, подопытные кролики?

— Это не я, — начинает оправдываться Партридж, — я этим не занимаюсь. Это все руководство. У них есть усовершенствованные фотокамеры, которые делают снимки из соображений безопасности. Из-за пепла снимки получаются мутноватыми. Некоторые кадры оставляют. Есть также отчеты о том, как плохо обстоят здесь дела и как повезло нам.

— Относительно повезло, — уточняет Прессия. «Пока же мы благосклонно наблюдаем за вами издалека». Вот что говорится в Послании. Теперь, в конце концов, стало понятно, что оно значит.

— Но на самом деле они не могут запечатлеть все это. В том числе и пыльный воздух. — Партридж делает движение рукой, показывая вокруг себя, и продолжает: — Не могут понять, каким образом он попадает на кожу. Сам воздух, этот холод. И ветер. Никто не способен объяснить, что такое ветер. Как он может так быстро дуть и как слегка кусает за лицо. Как он заставляет пыль кружиться в воздухе. Они не могут понять всего этого.

— У вас нет ветра?

— Это же Купол. Контролируемая среда.

Прессия оглядывается вокруг и задумывается о ветре. Внезапно она понимает, что есть разница между сажей — что-то сожженное и пылью — что-то разорванное и уничтоженное. Они даже двигаются по-разному на ветру. Прессия раньше не задумывалась об этом.

— Сажа порхает при малейшем ветерке. Пыль тяжелее. В конце концов, она все равно падает на землю.

— Там точно этого не поймут, — качает головой Партридж.

Прессия замолкает на мгновение, а затем спрашивает:

— Не хочешь поиграть в «Я помню»?

— Что это?

— Вы не играете так в Куполе?

— Разве это игра?

— Ее суть в названии. Когда ты встречаешь кого-то и вы знакомитесь, ты спрашиваешь, что он помнит о Прежних Временах. Порой это единственный способ узнать что-то о человеке, особенно о стариках. Но они играют в игру лучше. Мой дед помнит многое.

Прессия не очень хорошо играет в эту игру. Хотя ее воспоминания яркие и четкие и иногда кажется, что она может едва ли не пощупать рукой эти Прежние Времена, выразить эти впечатления словами ей трудно. Она представляет, как в один прекрасный день будет играть в эту игру с мамой и папой. Они заполнят пробелы в ее памяти о том времени, в котором были аквариум, кисточка, скользящая по записной книжке ее матери, праздничные гуляния, проволочная щетка, запах травяного мыла от ее кожи, пальто отца, ухо, прижатое к его сердцу, и мать, расчесывающая волосы и поющая колыбельную про девушку на крыльце, про мальчика, который зовет ее за собой, и про то, хватит ли у нее мужества пойти за ним… Прессия хочет поиграть в эту игру с Партриджем. Что может помнить Чистый? Может, их воспоминания яснее, менее омрачены тем миром, в котором они живут сейчас?

Партридж смеется:

— Нам бы никогда не позволили играть в такую игру. Прошлое есть прошлое. Было бы невежливо копаться в нем. Только малые дети делают так.

А потом быстро добавляет:

— Не обижайся. Это просто мы такие.

Но Прессия все равно чувствует обиду.

— Прошлое — это все, что у нас есть, — говорит она, ускоряя шаг. В голове звучат слова Брэдвела. «Они хотят стереть нас и наше прошлое, но мы не позволим им этого». Вот как это происходит. Стереть прошлое, никогда не говорить о нем.

Партридж тоже прибавляет шаг, догоняет Прессию и хватает ее за локоть руки с головой куклы. Прессия резко вырывает руку и прижимает к себе.

— Не хватай людей! — выкрикивает она. — Что тебе надо?

— Я хочу поиграть в эту игру, — просит Партридж. — Ведь я за этим и пришел, пришел узнать о своем прошлом.

Он смотрит ей прямо в глаза, вглядываясь внимательно в ее лицо и скользя взглядом по местам, где начинаются шрамы.

Прессия наклоняет голову вперед так, что ее волосы закрывают лицо.

— Это очень невежливо.

— Что? — удивляется Чистый.

— Пялиться на людей. Никто из нас не хочет, чтобы его разглядывали.

— Я не хотел… — Партридж отворачивается. — Прости.

Прессия не отвечает. Это хорошо, что он чувствует себя провинившимся и теперь обязан ей. Чистый нуждается в ее опеке, потому что только она может объяснить, что здесь можно, а что — нельзя.

Дальше они идут в молчании, которым Прессия наказывает Чистого, но потом решает, что пора бы уже и простить виновного, и потому первая начинает игру.

— Ладно, — вздыхает Прессия, решив, что соврет, — мы когда-то купили новый автомобиль с большой красной лентой. И еще я помню Микки Мауса в белых перчатках.

— Ха, — усмехается Партридж, — точно.

— А ты помнишь собак в темных очках? Правда, они были смешные?

— Я не помню собак в темных очках, вообще.

— А-а-а, — тянет она, — теперь твоя очередь.

— Ну, моя мать рассказывала мне историю о королеве-лебеди, и там был плохой король, который украл ее крылья, и добрый король. Я думаю, что плохим королем был мой отец.

— Он и вправду был плохим королем?

— Это просто сказка. Родители не ладили. Я тогда думал, что эта сказка про них. Детская логика! Эта сказка была чепухой, но я любил ее. Мама могла бы рассказывать мне что угодно, и я бы все равно ее любил. Дети любят своих родителей, даже тех, которые не заслуживают этого. И с этим ничего не поделаешь.

Его воспоминание такое честное и реальное, что Прессии становится стыдно, что она не играла искреннее. Поэтому она пытается снова.

— Мои родители как-то раз на мой день рождения, когда я была маленькой, взяли напрокат пони.

— Чтобы возить детей?

— Думаю, да.

— Это хорошо. Пони. Тебе нравились пони?

— Я не знаю.

Прессия задумывается, поможет ли им обмен воспоминаниями. Будет ли он доверять ей больше после этого?