Пейзажи - Джон Берджер

Кубизм был стилем в живописи, пережившим стремительную эволюцию, различные стадии которой можно определить довольно точно[49]. Однако существовали также и поэты-кубисты, скульпторы-кубисты, а позже и так называемые дизайнеры-кубисты и архитекторы-кубисты. Отдельные стилистические черты кубизма прослеживаются и в ранних произведениях других движений: сюрреализма, конструктивизма, футуризма, вортицизма и движения Де Стейл.

В таком случае возникает вопрос: можно ли определить кубизм как стиль? Похоже что нет. Но он также не может быть определен и как некий курс. У кубизма никогда не было своего манифеста. Идеи и воззрения Пикассо, Брака, Леже и Хуана Гриса, очевидно, очень отличались даже в те несколько лет, когда в их картинах было много общего. Но разве не достаточно того, что принадлежность к кубизму тех или иных произведений очевидна? Этого достаточно для дилеров, коллекционеров и каталогизаторов, действующих от имени историков искусства. Но думаю, этого явно недостаточно для нас с вами.

Даже те, кого удовлетворяет стилистическая категория, считают, что кубизм произвел революционное изменение в истории искусства. Позже мы еще проанализируем это изменение в подробностях. Концепция живописи в том виде, в каком она существовала с эпохи Ренессанса, оказалась подорвана. Представление об искусстве, которое держит зеркало перед природой, ушло в прошлое: это лишь способ умаления, а не интерпретации реальности.

Если слово «революция» использовать всерьез, а не просто как эпитет для новинок сезона, оно подразумевает процесс. Ни одна революция не является результатом личной оригинальности. Максимум, к чему такая оригинальность может привести, – это безумие: безумие есть революционная свобода, затрагивающая отдельную личность.

Кубизм нельзя объяснить гениальностью его представителей. Лишним доказательством чему служит тот факт, что большинство из них утратили свой художественный масштаб, перестав быть кубистами. Даже Брак и Пикассо так никогда и не превзошли свои творения кубистского периода: их последующие работы, как правило, слабее.

История о том, как возник кубизм в живописи, и о его главных героях была рассказана уже множество раз. Сами эти герои считали необычайно сложным объяснить смысл сделанного ими – как в тот самый момент, так и впоследствии.

Для кубистов кубизм возник спонтанно. Для нас он часть истории. Но удивительно незавершенная часть. Кубизм следует рассматривать не как стилистическую категорию, а как момент (пусть даже этот момент длился шесть или семь лет), пережитый группой людей. Момент удивительного времени.

Это был момент, когда обещания будущего были реальнее, чем настоящее. За важным исключением московских авангардистов, на протяжении нескольких лет после 1917 года никто из художников не мог сравниться с кубистами в плане уверенности в себе.

Д. А. Канвейлер, который был другом и дилером кубистов, писал: «Эти семь решающих лет, с 1907 по 1914 год, я прожил вместе с моими друзьями-художниками… то, что произошло в это время в пластических искусствах, можно понять, только если помнить, что рождалась новая эпоха, в которой люди (фактически все человечество) претерпевали изменение более радикальное, чем в любой другой известный период истории»[50].

Какова была природа этого изменения? В другом тексте («Взлет и падение Пикассо») я описал связь кубизма с экономикой, технологическими и научными открытиями времени. Не думаю, что есть смысл повторяться, лучше я попытаюсь немного продвинуться с определением философского значения этих открытий и их синхронности.

Единая система мирового империализма; противостоящий ей Социалистический интернационал; закладка основ современной физики, физиологии и социологии; увеличение потребления электроэнергии, изобретение радио и кинематографа; начало массового производства; публикация газет массовыми тиражами; новые строительные возможности, возникшие с внедрением стали и алюминия; стремительное развитие химической промышленности и производства синтетических материалов; появление легкового автомобиля и аэроплана: что все это значило?

Необъятность вопроса способна, пожалуй, ввергнуть в отчаяние. И все же в истории хоть и редко, но случаются такие моменты, когда подобный вопрос встает. Это моменты схождения многих линий развития и единовременный качественный скачок, прежде чем все рассыпается на множество новых элементов. Не многие из тех, кто непосредственно переживает такой момент, способны понять всю значимость происходящего скачка, но абсолютно все понимают, что времена меняются: будущее не ждет своей очереди, а решительно идет навстречу.

Именно так обстояло дело в Европе в период с 1900 по 1914 год, хотя при изучении исторических свидетельств следует помнить, что многие реагировали на это, притворяясь, будто никаких перемен нет.

Аполлинер, величайший и наиболее типичный поэт кубизма, неоднократно обращался к будущему в своей поэзии:

События, разом произошедшие в Европе начала ХХ века, изменили смысл как времени, так и пространства. Все они – одни бесчеловечные, другие многообещающие – по-своему предлагали освобождение от однозначного, жесткого разграничения между отсутствием и присутствием. Концепция поля, впервые выдвинутая Фарадеем, пытавшимся решить проблему, традиционно именуемую принципом «дальнодействия», незаметно проникла теперь во все разработки и вычисления и даже во многие способы восприятия. Человеческая власть и знание поразительным образом расширились во времени и в пространстве. Впервые мир как целостность перестал быть абстракцией, сделавшись реальностью.

Если Аполлинер был величайшим поэтом-кубистом, то Блез Сандрар был первым. Его поэма «Пасха в Нью-Йорке» (1912) оказала глубокое влияние на Аполлинера, продемонстрировав, насколько радикально можно порвать с традицией. Три главные поэмы Сандрара того времени вращались вокруг темы путешествия, но путешествия в новом смысле – по миру, становящемуся реальностью. В «Панаме, или Похождении семи моих дядьев» он пишет:

900 миллионов, по всей видимости, относятся к оценке мирового населения в то время.