Роковые годы - Борис Никитин

По-видимому, новый начальник контрразведки и его старшие помощники понимали этот вопрос одинаково. Отдавая приказание, я его оговорил, что отступления могут быть для исключительных случаев, но каждый раз с моего особого разрешения. Просьб об отступлениях заниматься каким-либо другим делом я не получил.

2. Мы составили список двадцати восьми большевистских главарей, начиная с Ленина, и, пользуясь предоставленным мне правом, я тут же подписал именем Главнокомандующего двадцать восемь ордеров на аресты.

3. Практика мне показала, что то, чего мы не могли провести в Петрограде, из-за вмешательства Совета раб. и солд. депутатов, нам иногда удавалось осуществить вне столицы. Поэтому я решил немедленно начать наступление на финляндском направлении по группе дел № 2 (Ленин — Парвус). Там, в Торнео и Белоострове, были активно настроенные коменданты, а из попавших в список 28 большевиков больше половины ездили к себе на дачи, а также в Выборг. Стало быть, была не исключена возможность их арестовать внезапно в вагоне, а к тому же зацепить с поличным. Из Финляндии я рассчитывал выйти на Петроград.

Поэтому в тот же день, 1 июля, я переселил на границу Финляндии целый отдел контрразведки с 40 агентами. Начальнику его, тому же следователю С., я вручил ордера, приказал арестовывать указанных в них лиц при их появлении на границе и немедленно о том доносить по телефону.

4. Я поставил в известность всех присутствовавших на совещании, что такой порядок будет продолжаться самое большее семь дней. В случае же, если за этот срок нам не удастся обличением и арестами в Финляндии вызвать возмущение против предателей и тем создать благоприятную обстановку, мы все равно 7 июля приступим к ликвидации большевиков в самом Петрограде.

В тот же день, 1 июля, около 10 часов вечера, я приехал в Штаб округа. Сходя с автомобиля, я встретился на тротуаре с Половцовым и Балабиным, выходящими из Штаба.

Половцов отвел меня в сторону и в присутствии Балабина сказал:

— Вот тебя-то как раз мне и надо. Положение Временного правительства отчаянное; оно спрашивает, когда ты будешь в состоянии обличить большевиков в государственной измене.

Я ответил:

— Данных у меня совершенно достаточно. Но я не вижу тех войск, которыми мы будем штурмовать дом Кшесинской и около тридцати боевых организаций большевиков, разбросанных по всему городу. Во всяком случае, передай Временному правительству, что если мы чего-нибудь не придумаем до 7 июля, то я все равно приступлю в этот день к арестам в самом Петрограде.

Здесь же в кратких словах я доложил Половцову об отданных мною утром распоряжениях.

Потом я понял, что сделал большой промах, передав эти сведения для доклада Временному правительству. Но в тот момент мне казалось совершенно необходимым, чтобы Главнокомандующий знал о столь важных решениях, тем более что они будут выполняться его именем. Я ответил непосредственно на поставленный вопрос, совершенно упуская из виду, что при новой конструкции Верховной Власти она не могла сохранить ни одного секрета, и, по меткому выражению Савинкова, строго конфиденциальное решение становилось известным дальше «в товарищеском порядке». Три-четыре министра ежедневно исповедовались в президиуме Совета солд. и раб. депутатов, если сами не состояли в последнем. А тут уже немыслимо поставить глухую стену между меньшевиками и их старыми партийцами, засевшими в доме Кшесинской, с которыми они беседуют и которых уговаривают. Долго ли таким путем узнать все новости, даже не обращаясь к помощи специальных информаторов?

Возьмем хотя бы меньшевика Либера. Я не могу прибавить ни слова — ни за, ни против, кроме того, что скажу ниже, и не имею точных данных, чтобы бросить ему обвинение в сознательной информации, но я не могу также не назвать его привычек очень странными. Да и сам он, приехав к нам 7 июля вызволять большевика Каменева, волнуясь, сказал Каменеву в моем присутствии: «Когда я вчера заехал к вам в дом Кшесинской». Его признание меня нисколько не удивило: я давно знал оригинальные, круговые маршруты Либера из Совета (Таврического дворца) в Штаб округа, из Штаба в дом Кшесинской, оттуда опять в Совет и т. д.

Вокруг того же Либера вертелась компания нескольких очень подозрительных людей, против которых у нас были начаты интересные расследования. Эти господа жили в небольшой плохонькой гостинице на Фонтанке; Либер сам иногда к ним наведывался. Собственно, отсюда он и попал под обзор контрразведки. Половцов несколько раз говорил мне о жалобах Либера, будто его преследуют мои агенты. Я разводил руками и отвечал, что непосредственных данных у меня нет никаких, но знакомства у него самые предосудительные. Мне объясняли, что то был ярко выраженный тип соглашателя.

Исходя из практики и по всем этим соображениям, можно с уверенностью сказать, что мой доклад Половцову для Временного правительства 1 июля не мог не дойти до большевиков.

Теперь уже точно известно и знаменательно, что как раз на другой день, именно 2 июля, Ленин вдруг спешно стал составлять план восстания. В то же время большевики не скрывали, что для большинства из них восстание произошло неожиданно. Они пробовали объяснить, что 1-й пулеметный полк выступил «по неизвестной причине», а остальные только примкнули «стихийно». Между тем когда через неделю был арестован полковой комитет 1-го пулеметного полка, доставлявший нам так много неприятностей, то его тройка от президиума — живые фигуры из музея Ламброзо, — не на шутку перепугавшись, подтвердила, что все указания получала от Центрального комитета партии большевиков; а на мой вопрос: «Почему так внезапно выступили?» — мне ответили, что им сказали, будто они будут скоро арестованы.

Сопоставляя эти факты, у меня невольно напрашивается вывод, что немецкие наемники, прослышав, что их хотят захватить не позже 7 июля, поспешили своим выступлением опередить эту дату. Они ускорили восстание, намеченное их руководителями из Берлина.

История уже отметила тот достоверный факт, что восстание явилось «неподготовленным» и началось без ведома отдельных большевиков, которые все вместе так до сих пор и не дали надлежащего объяснения этой поспешности.

Однако если мой промах имел свои последствия, то в конечном результате он случайно послужил нам на пользу: большевики выступили первыми и уже тем самым восстановили против себя все население Петрограда.

День 3 июля наступил для всех нас так же неожиданно, как для многих из них. Временное правительство узнало о выступлении часа на два раньше меня: вероятно, сведение дошло до него по тому же обратному проводу.

Около 5 часов дня, выйдя из одного дома на Невском, я не нашел своего автомобиля. Швейцар поспешил объяснить, что его увели силой какие-то солдаты. Отправляюсь пешком в управление контрразведки. По дороге встречаю несколько автомобилей с вооруженными людьми в серых шинелях, самого безобразного, неряшливого вида, на передних крыльях машины обыкновенно лежит по хулигану с винтовкой штыком вперед. Придя на Воскресенскую набережную, первого, кого увидел, — своего шофера Николая. Его было захватили силой и заставили везти, но хитрец, едва доехав до Литейной, остановил машину; выключив мотор, он поднял капот и на все понукания и окрики делал вид, что занят исправлениями, отвечал, что мотор испортился. Посидели так минут двадцать; видя, что мотор не исправляется, вылезли и ушли, выругав напоследок.