Портрет мертвой натурщицы - Дарья Дезомбре

* * *

Никто не любил сидеть в засаде, кроме Бегемота. Все нервничали, хотели покурить, пожрать или, там, позвонить и потрепаться с приятелем. А Бегемоту — похожему вовсе не на гиппопотама, а на кота из булгаковского романа: с такой же круглой, маслянистой мордой, было все равно. Ему хватало какой-никакой хавки и газеты «Спорт-Экспресс». Причем последнюю он мог перечитывать по нескольку раз, ловя нюансы, как иные пенсионеры перечитывают классическую русскую литературу. Бегемот мог говорить о любом виде спорта так увлекательно, как иные бабы — о шопинге, и ругать журналистские прогнозы, как иные мужики — своих тещ. Одним словом, он был профи. Соломатин же, сидящий с ним в паре, уже выслушал все бегемотовские комментарии и маялся от скуки. Дело-то было дохлое, как ни крути. Они сидели тут уже около недели, ждали непонятно чего. И как бы ни привлекателен был «Спорт-Экспресс» в исполнении Бегемота, любому терпению приходит конец.

— Пойду, куплю сигарет, что ли…

— И мне пивка банку захвати, — Бегемот все не мог оторваться от газетных страниц.

Было часа четыре дня. Но зимние сумерки уже начали окутывать город: скоро слов будет не разобрать. Соломатин вышел из машины, зябко повел плечами и, застегнув дутую куртку, быстро пошагал к метро. Там плюс к сигаретам и пиву он купил расческу (его уже где-то затерялась) причесать отросшую за последние месяцы гриву — до парикмахерской все было не дойти — и пачку мятной жвачки. А потом не спеша отправился обратно.

Он уже подходил к машине, где маячил смутный силуэт Бегемота, когда услышал, как хлопнула дверь подъезда. ИХ подъезда.

— Кто проходил? — спросил он, передавая Бегемоту его пиво.

— А… — Тот звонко открыл банку. — Мужик какой-то. Ковер тащил, — и вдруг замер.

Они с Соломатиным одновременно посмотрели друг на друга: в глазах читалась одна мысль.

— Рванули! — Соломатин первый выпрыгнул из машины, за ним — Бегемот.

Код от подъезда они знали уже давно, в два прыжка подскочили к лифту. Занят.

Бегемот чертыхнулся:

— Я лифта подожду, а ты давай по лестнице. Пятый этаж.

— Да помню я, помню! — огрызнулся Соломатин и, вынув пистолет, щелкнул предохранителем. На пожарной лестнице он нащупал выключатель и несколько раз нажал на него, прежде чем понял — лампочки в подъезде выкручены. Ругая этот забытый богом спальный район, стал подниматься.

Под ногами он скорее угадывал, чем видел в мутном сумрачном свете окурки и шелуху от семечек. Медленно, стараясь не шуметь, преодолевал пролеты. Третий этаж. Четвертый. На повороте к пятому он услышал чьи-то крадущиеся шаги — и застыл.

Шаги стихли, и он снова осторожно стал подниматься вверх, поднялся на площадку перед лифтом — никого. Дверь, ведущая к квартирам — закрыта. Соломатин вышел на балкон, глянул вниз, где под уже затеплившимся фонарем стояла их «девятка». Вернулся. Решил на всякий случай заглянуть в закуток с мусоропроводом. Там клубилась совсем уж беспросветная темень: Соломатин подался вперед, вглядываясь в дурно пахнущую черноту, и вдруг — получил удар чем-то тяжелым по голове.

Очнулся он уже на ярком электрическом свете, перед лифтом. Бегемот бил его по щекам, лицо у него было расстроенным и обеспокоенным одновременно. Соломатин поднял руку — харэ меня колотить.

— Ушел? — спросил он внезапно осипшим голосом.

Бегемот покаянно кивнул:

— Лифт, гад, послал на двенадцатый этаж. Пока тот спустился, пока я поднялся… — Бегемот махнул рукой. — Смылся! По лестнице! И подарочек нам оставил — до квартиры не донес. Видно, ты его спугнул.

— Твою мать! — Соломатин, морщась, сел, покосился на свернутый желтый ковер рядом. И отшатнулся. Из охряного нутра выглядывал русый девичий затылок.

Мрачно глянул на Бегемота:

— Просрали мы маньяка. Пошли звонить начальству, что ли.

Анютин сообщил новость Андрею во время позднего обеда, состоящего из убогого бутерброда. Этот кулинарный стон, купленный в забегаловке на углу, звался «сэндвичем». Подразумевалось, что кусок булки с сероватым мясом и обильными потеками кетчупа может носить такой вот вполне светский псевдоним. Андрей с отвращением отложил его в сторону.

Он попытался, неловко скрывая свой интерес, выяснить, не Света ли это Столоб. Анютин отослал его к дежурившим оперативникам, и те виновато подтвердили, что у девицы длинные светлые волосы. «Не она!» — выдохнул облегченно Андрей. И сухо попрощался с проморгавшими Копииста оперативниками.

Плохо! Очень плохо! Теперь он будет бросать трупы где ни попадя, а они — находить их через месяц-два или вообще не находить… И Света… Он, морщась, отхлебнул из стоящей рядом кружки, в которой медленно остывал крепчайший, заваренный с надеждой, что заменит кофе, чай.

Когда получасом позже в кабинет вошла Маша, у которой, похоже, сегодня был очередной день «сыщицкой удачи», он потеплел глазами и кивнул на стул.

Маша, не снимая пальто, тяжело села напротив, и в глазах ее были усталость и растерянность. Андрей, надеявшийся совсем на иное «лица выраженье», понял: у них сегодня сеанс алаверды.

— Кто первым будет рассказывать плохие новости?

Маша мрачно усмехнулась:

— Вперед. Ты первый.

— Ну, в моей новости содержится утешительный приз для твоего эго. Теперь уже сомнений не осталось. Ты угадала — он действительно занимается одалисками. И мы правильно вычислили девушек.

— И? — подняла на него измученные глаза Маша.

— И — мы его упустили. Сегодня.

— И это не Цыпляков, — кивнула она.

— Ну, вряд ли он может быть един в двух лицах, разве что у него есть помощник, избавляющийся от трупов.

— Нет. Я с ним разговаривала сегодня. Он… Совсем не похож. — Андрей иронично поднял бровь. — Понимаю, что это не аргумент. Поэтому сделала запрос по базе данных МИДа. Цыпляков никогда не выезжал за пределы страны. Он не мог быть в Монтобане. Или, опять же, у него есть сообщник. Но я в это не верю.

— Это почему же? — усмехнулся Андрей.

— У маньяков слишком редко бывают сообщники. И извращение у Копииста слишком завязано на ощущении собственной исключительности, гениальности.

— Согласен, — кивнул Андрей и пригляделся к ней. — Ты как? Поела? — Маша помотала головой. Он сузил глаза: — Ясно. Пойдем.

— Ты же только что?.. — она скосила глаза на недоеденный бутерброд.

— Это ж разве еда? — Андрей уже встал и тянул ее за собой. — Мы пойдем есть какую-нибудь настоящую еду. Суп, там. Мясо.

— Я не хочу мяса, — нахмурившись, но послушно взяв его за руку, сказала Маша.

— Через не хочу, — отрезал Андрей с той же интонацией и в тех же выражениях, что и Машин отец когда-то давно, в раннем детстве.