Гранд - Януш Леон Вишневский

– Вот и мой отец мечтал о том же. Он был уже слишком стар для Гарварда, поэтому и послал туда меня. Чтобы я исполнил его мечту. Родители часто переносят свои мечты на детей. По сути, в Гарвард меня отправили отец и его друг Бродский. Они разговорились на тему моего будущего за русской водкой, читая какую-то российскую поэтессу в оригинале. То есть мой отец читал, а Бродский наизусть декламировал. Меня, самое заинтересованное лицо, они ни о чем не спрашивали. Вы когда-нибудь пили настоящую русскую водку?

– Я пила водку в России. Не знаю только, настоящая ли она была. В России никто не обращает на это внимание. А этот Бродский… его случайно не Иосифом звали?

– Именно. Хотя для меня он был просто дядей Йосей. Вы его знаете? Он был довольно известным. Книги писал. И стихи тоже писал. Даже Нобелевскую премию получил.

Она смотрела на него странно и, чуть сильнее затягивая галстук на его шее, спросила:

– Нобелевскую премию, говорите? Дядя Йося, говорите? Русскую поэтессу наизусть, говорите?

– Да вы меня удушите, пани! – прошептал он, хватая ее за руку. – А еще я точно опоздаю.

– Простите. Я слегка забылась. Простите. А эту поэтессу случайно не Ахматова звали?

– Думаю, что так и было. Я почти уверен. Ее точно звали Анной, а фамилия – да, похоже было на Ахматову. Но я могу узнать точно. Моя мама наверняка это помнит. Я ей позвоню вечером, – пообещал он. – А сейчас мне и правда нужно идти. И как вам мой галстук? Что думаете?

Он отодвинулся и встал в двух шагах от нее. Она быстро оглядела его с ног до головы. Потом подошла и поправила шелковый платочек в кармане его пиджака. И вдруг он почувствовал, что она прикасается к его ширинке. Рефлекторно напряг мышцы. Раздался звук застегивающейся молнии.

– Я думаю, что при таком-то галстуке нужно все-таки ширинку иметь застегнутой, – сказала она с улыбкой.

Некоторое время он не двигался с места. Он не испытывал смущения. Скорее, удивление от того, что ему вообще ни капельки не стыдно. Потом он вернулся к столу, взял компьютер и выскочил из комнаты.

Это была плохая мысль – вести переговоры с французами утром. Они не были готовы к компромиссу. Их юрист заявил, что поляки не получат никаких денег, пока объект не будет принят официальной комиссией. В проекте, который защищала фирма, им представляемая, не было выполнено более тридцати процентов обязательств. И кроме того, были указаны польские нормативы вместо европейских. Если объект не будет принят вышеупомянутой комиссией, то все недочеты будут устраняться за счет архитектурного бюро. Поэтому об урегулировании конфликта может идти речь только после подписания акта приемки. А вообще, кричал юрист, эту идею финансирования исполнителя за счет архитектурного бюро просто невозможно объяснить логически! Во всем цивилизованном мире все делается наоборот!

Даже этот выпад не вывел его из себя. Хотя это именно он придумал такую систему финансирования. Он прекрасно помнил, как в Париже в самом начале работ французы приветствовали эту его идею. При убийственной конкуренции на рынке идея, чтобы архитектор платил исполнителю, тем самым уменьшая расходы на свои услуги, представлялась им гениальной. А теперь, когда деньги должны были быть перечислены на счета поляков, с ним случилась амнезия. Пирамида была проста и незатейлива. Французы проектируют, для исполнения нанимают поляков, платят им, потом его фирма выставляет счет французским инвесторам в Саудовской Аравии, а те, в свою очередь, – главному инвестору в Пекине. «Где тут проблема, черт возьми?» – думал он, глядя исподлобья на юриста. Нужно только чуть-чуть терпения. Французы, однако, его потеряли, а поляки никогда не имели, так что в общем-то удивляться было нечему.

На самом деле виной всему были кризис и его запаниковавший шеф, который не хотел платить французам, чтобы раньше времени не высылать счетов-фактур в Эр-Рияд. Французы заплатят полякам, когда они, итальянцы, заплатят французам. Он приехал из Лондона в Гданьск, чтобы либо уговорить французов заплатить, либо уговорить поляков потерпеть. Это оказалось невозможно, что он и объяснил по телефону во время перерыва на обед. Услышал в ответ, что «он знает, что делать в такой ситуации» и что «надо спасать то, что удастся».

После ланча поляки уступили и отказались от штрафных санкций. После ужина французы пошли на компромисс и были готовы заплатить в течение двух недель, но на двадцать процентов меньше «по причине невыполненных обязательств», хотя их юрист изначально говорил о тридцати процентах. Поляки отправились в ресторан, чтобы посовещаться. Около двадцати двух часов пришли к соглашению. Поляки простили французов и успокоились. Французы были уверены, что «сделали» поляков, и тоже радовались, а он задумался о том, когда его шеф собирается перечислить французам обещанные миллионы.

У него не было желания праздновать. Ни с французами, ни с поляками. Тем более что в конце, когда нужно было оплачивать счет, он должен был взять это на себя и протянуть официанту свою кредитку. А он хотел побыть один. Чтобы не надо было слушать, а еще больше – говорить. И чтобы не надо было никого обманывать.

Он незаметно выскользнул из отеля и прошел по саду на пляж. Выключил телефон. Снял ботинки, подвернул брюки и стал бродить по воде. Глубоко вдыхая свежий морской воздух, распустил галстук. Пряча его в карман, он улыбнулся сам себе: когда тот идиот-юрист потрясал какими-то бумажками и кричал о несоблюдении европейских норм, он думал о той уборщице, которая завязала ему сегодня утром узел Шелби на галстуке…

Он вернулся в отель, когда начался дождь. Администратор догнал его на лестнице, подал ему компьютер, который он забыл забрать из конференц-зала. На втором этаже он вдруг сообразил, что не помнит номер своей комнаты.

Он сел на лестницу, закурил. В последнее время он часто забывал подобные вещи. С какого-то момента ему казалось: жизнь проходит мимо. Что он живет отдельно от жизни. Он не помнил, когда был счастлив. Он реализовывал проекты. Исполнял обязательства. Зарабатывал деньги. Платил по счетам. Подписывал договоры. Подписывал чеки. Покупал билеты на самолет. Засыпал в самолетах, засыпал в отелях. Забирал из стирки чистые рубашки, отдавал в стирку грязные. Перед взлетом самолета писал дочери смски, в которых говорилось, что он скучает. Но не знал, понимает ли она его. Он не получал ответа и думал с грустью, что скорей всего она его не понимает. Потом он садился в такси и забывал о своей грусти под грузом других проблем и новостей. Он забывал также, что такое желание, чувство, нежность и пробуждение утром рядом с кем-то нужным. И в сумасшедшем калейдоскопе своей жизни он уже перестал даже думать и мечтать об этом.

Послышались чьи-то шаги. Он испуганно затушил сигарету о подошву собственного ботинка и быстро спустился на ресепшен. В последнее время – такое у него складывалось впечатление – курение в публичных местах было преступлением, пожалуй, даже более серьезным, чем употребление водки из горла во время службы в костеле.

Улыбающийся молодой администратор напомнил ему, что он проживает в номере 414. Ночники в комнате были включены, а экран плазменного телевизора желал ему спокойной ночи и информировал, что он может оплатить свой счет прямо сейчас. Его называли по имени и фамилии и благодарили за «оказанное нашему отелю доверие». Фамилию какой-то программист написал с двумя ошибками, зато имя – правильно. На подушке лежала перевязанная розовой ленточкой коробочка бельгийского шоколада. В вазе на столике стояли свежие цветы. Если бы этот отель не принадлежал французам – он бы мог рекомендовать его любому с легким сердцем.