Зов издалека - Оке Эдвардсон

— Почему?

— Потому что… что-то не склеивается.

— Это только Богу известно.

— Она ни при чем, — сказал Винтер. — Надо сосредоточиться.

— И как это называется? То, что ты сказал? Принимать нежелаемое за действительное?

— Хочу прочитать все еще раз… Дам знать, самое позднее, завтра.

— Почему ты так уверен?

Винтер молча просмотрел лежащий перед ним документ и поднял глаза на Рингмара.

— Отпечатки пальцев в машине фон Холтена?

— Пока не готово. Там их не счесть. Он, наверное, давал покататься и другим.

— Женщинам?

— Он говорит — нет. Не женщинам. Сотрудникам.

Мир за тонированными стеклами палаты казался чужим, далеким и серым. С утра до вечера ничего не менялось: те же стены соседнего корпуса, те же мертвые, никогда не открывающиеся окна. И только на закате на стене вспыхивало огненное пятно, но и оно через несколько минут бесследно исчезало, всосанное бледно-салатной больничной краской. Это было красиво. Анета Джанали понемногу приходила в себя, словно пробуждалась от спячки. Ей стало не хватать человеческих голосов, и она с удовольствием прислушивалась к болтовне уборщицы — дикая, но почему-то волнующая смесь как минимум трех языков.

Она полусидела в кровати, а Винтер устроился рядом. Она показала на огненное пятно на стене и что-то промычала.

— Красиво, — согласился Винтер.

Анета ткнула пальцем в переносной плейер в ногах. Винтер достал из внутреннего кармана пакет.

— Последний экземпляр. Ты просила Дилана, но я не нашел… Решил купить диск с новым ансамблем. В нем что-то есть…

Анета достала из пакета «London Calling» и вопросительно посмотрела на Винтера.

— Эш?

— Да. «Клэш».

— Овы асам?

— Новый ансамбль… А разве не новый? — улыбнулся он.

Анета написала на бумажке «1979» и протянула Винтеру.

— Для меня новый, — пожал он плечами. — Время идет… Макдональд посоветовал, даже диск прислал. Решил, что в наших ледниках такого не найти.

Анета тем временем уже вставила диск в плейер и надела наушники. «London calling to the underworld…» — «Лондон вызывает преисподнюю». Она начала поводить плечами и отбивать такт кулаком по простыне — хотела показать Винтеру, насколько хорош его выбор и как она рада, что может сидеть здесь и наслаждаться ритмами своих предков. Если Эрик решил пошутить, то мастерски это скрывает. Но Анета не думала, что он шутит. Если он открыл для себя рок, то почему бы не «Клэш»? «Дальше он не пойдет, — подумала она. — „Лондон набирает телефонные номера мертвецов“ — прекрасный материал для следователя по уголовным делам… A nuclear error but I have no fear[9]».

«А ты все прослушал?» — написала она в блокноте.

— Пока нет, только титульный лот. Он требует долгого анализа.

«А здесь еще есть „Джимми джаз“» — очередная запись в блокноте.

— Что? Дай-ка посмотреть.

Она протянула ему плейер с наушниками и приписала: «Как раз для тебя».

— Это не джаз, — сказал он, послушав.

Анета вцепилась в раму кровати, чтобы не засмеяться. Смех причинял ей боль.

— В пакете есть еще один диск, — сообщил Винтер, не обращая внимания на ее реакцию. — Вот это настоящий джаз, как раз для тех, кто не особенно прислушивается к голосам из преисподней.

Она вытащила диск с чернокожей певицей на обложке, глянула и тут же написала: «Ой! Карманное зеркало!»

Винтер засмеялся.

— Ли Морган, — сказал он. — «В поисках новой земли».

Она опять начала писать:

«Как Фредрик?»

— Без тебя — плохо. Странно, у вас взаимное притяжение вопреки всему.

«Точно». Новая запись: «Притяжение негра и скинхеда».

— Он неплохой парень.

«Присмотри за ним».

Он прочитал и не поверил своим глазам.

— Что?

«Он не в себе. Может сорваться».

— Это можно сказать о любом из нас.

«Не должна была писать. Ему очень плохо».

— Ну, ты же знаешь Фредрика.

«Я знаю, а ты — нет». У Анеты даже заболела рука от писания. «Что-то я разболталась, — мысленно улыбнулась она. — Не надо быть социальным работником, чтобы заметить — с Фредриком что-то не так. И Эрик это тоже видит, только выжидает. Сидит здесь… и я не знаю, для кого это важнее — для меня или для него. Что у нас за профессия… Мир все больше и больше напоминает ту самую преисподнюю, и хочется поскорее вырваться на свежий воздух. Надо было найти работу на телефонном коммутаторе. Там если и общаешься с психами, то на расстоянии. Психи есть везде, но не обязательно встречаться с ними лицом к лицу. Интересно, считает ли он меня трусихой?.. Даже если и считает, никогда не скажет… Каждый решает за себя. А о человеке судят по его делам. Аристотель. Вот так…»

Она откинулась на подушки и закрыла глаза.

— Ты устала. — Он встал и прикоснулся к ее руке. — Не забудь про Ли Морган.

Он вышел и вдохнул вечерний воздух, пахнущий солью и песком, пропеченным в немилосердной духовке лета. Это не северный запах. Во всяком случае, не в конце лета. Что подумают туристы с юга? Они сюда не за этим приехали. Мне надоела жара — потому что я швед. Мне надоело быть сильным и целенаправленным шведом. Я устал от насилия — потому что я швед. В этом городе нет приспособленной к насилию инфраструктуры, как в других больших городах. Там-то никто особенно не удивляется, если люди оказываются не столь милыми, как можно было ожидать.

Винтер пошел на парковку. Мимо неторопливо проехала «скорая помощь» и остановилась у приемного покоя. Двое служителей выкатили носилки, поставили на каталку и исчезли за двойными остекленными дверьми — единственным светлым пятном во внезапно упавшей темноте. Мощные вентиляторы выли, словно ветер в пустыне.

Он поехал домой, припарковался в подземном гараже и зашел в открытое кафе «Васа». Выпил кружку пива под аккомпанемент возбужденных голосов соседей по столику. Он не вслушивался, о чем они говорят.

Прогрохотал трамвай. В освещенном вагоне мелькнуло знакомое лицо, но он не смог припомнить, кто это. Официант спросил, не принести ли еще пива. «Нет», — сказал он, прикурил «Корпс» и выпустил струйку дыма, следя, как она исчезает в ночном небе. По тротуару рядом с ним прошла ватага студентов. Из окна доносились вопли какого-то рок-ансамбля, но это был другой ансамбль. Не «Клэш». Другой. «Не собираюсь ли я снова родиться и все начать сначала?»