Доктор Кровь - Георгий Полевой

Кто палил во все стороны, кто сдирал с лица бесполезный уже прибор ночного видения. Даже самых стойких бойцов охватила паника. Лишь некоторые сохранили хладнокровие и били короткими очередями, переговариваясь и перебегая от укрытия к укрытию. Они были вынуждены включить подствольные тактические фонари, и теперь наши шансы сравнялись.

Я сеял смерть. Пистолет-пулемет в моих руках шипел рассерженной коброй. Дело в том, что вариант пистолета-пулемета «Хеклер-Кох» MP-5SD3 предусматривает применение обычных «парабеллумовских» патронов калибра 9×19 миллиметров со сверхзвуковой пулей. Поэтому в стволе выполнено три десятка небольших отверстий, через которые часть пороховых газов отводится в заднюю расширительную камеру глушителя. При этом скорость пули снижается до дозвуковой. Но и дозвуковые пули дырявили тела штурмовиков так же эффективно, как и разогнанные до сверхзвука. Вот один повалился навзничь, когда смертоносный веер пуль разнес ему голову. Он умер, еще не коснувшись пола.

Снопы искр рикошетов рассыпались рядом с моей головой. Я, не раздумывая, рухнул ничком: рефлексы, вскормленные войной, – «сначала схоронись, а потом думай». Тех, кто пренебрегал этим правилом там, не всегда удавалось вытащить с того света…

Отбросив отстрелянный магазин, я вставил новый и, извернувшись, ударил по ногам другого стрелка. Того подкосило, и он с криком упал на одно колено. Хватило и этого: очередь в пять патронов из моего MP-5SD3 раздробила ему кость и изорвала мясо. Боец польского спецназа со стоном повалился ничком, но свое оружие так и не отпустил.

Другой успел выстрелить несколько раз в мою сторону из пистолета, пока я не уложил его короткой очередью.

Перекат, перебежка, очередь, пальцы сами меняют отстрелянный магазин и вгоняют новый. Не думаешь, но действуешь четко, как учили. Так я и продвигался с боем к центру огромного полупустого цеха. А потом я увидел Киру.

* * *

Напрасно я грешил на вампиров. И тот кровосос, что принял лютую смерть от безобидной «школьной» реакции «серебряного зеркала», в общем-то, был в данном конкретном случае вроде бы как даже и невиновен… Что отнюдь не служило ему оправданием для всего другого.

В общем, Киру похитили не кровососы, а вполне себе люди. Правда, были они немногим лучше упырей. «Охотники», мать их за ногу… Воинствующие фанатики-католики решили устроить себе праздник в средневековом стиле: с публичной казнью новообращенной вампирши. То есть – Киры. Но прежде она нужна будет им для изучения. А это хуже всякой пытки, я знаю, сам ученый…

Мои чувства к Кире, если можно так сказать, были весьма противоречивы. Она была вампиром, исчадием полночи, и я бы первый всадил в нее серебряную пулю, если бы не одно «но». Она всеми силами своей ранимой, испуганной души пыталась остаться человеком. И не ее вина в том, что нечеловеческую физиологию нельзя обмануть…

Девушка висела на серебряных цепях, дыбой служила старая электролебедка. Светлое платье Киры было все испятнано кровью. Рядом стоял легкий манипуляционный столик на колесиках, на нем лежали изогнутые блестящие инструменты самого мерзкого вида и предназначения. Сервировочный столик на пиршестве смерти. «Молот ведьм» в действии!

Возле пыточной столпились монахи-воины. Все в черных плащах с глубокими капюшонами, лиц не видно. И у всех на поясе – крестообразные серебряные кинжалы. Вот один из них поднял кинжал над головой и начал читать нараспев – заунывно и монотонно:

Sequentia

Deis irae, dies ilia, solvet saeclum in favilla, teste David cum Sibylla.

Quantus tremor est futurus quando judex est venturus, cuncta stricte discussurus.

Tuba mirum spargens sonum per sepulcra regionum, coget omnes ante thronum.

Mors stupebit et natura.

Cum resurget creatura judicanti responsura.

Liber scriptus proferetur in quo totum continetur unde mundus judicetur.

Judex ergo cum sedebit quidquid latet apparebit: nil inuttum remanebrit[23].

– Нет! Не трогайте ее!!! – мой крик был полон боли, отчаянья и ярости.

Фигура в черном балахоне, воздевшая жертвенный кинжал, повернулась ко мне черным провалом капюшона. Все остальные – тоже. Кинжалы они оставили в ножнах, зато из-под балахонов появились крупнокалиберные автоматические пистолеты. Что ж – прогресс не чужд даже консервативной католической церкви.

Главный «балахон» опустил кинжал и положил его на «сервировочный столик». Потом медленно откинул черный капюшон.

Седоволосый.

Не скажу, что это явилось для меня неожиданностью. И он тоже не удивился. Все такой же сухощавый, подтянутый, с короткой армейской стрижкой и бесстрастным взглядом серых глаз. В руке он сжимал «Кольт». Я вспомнил, как бесстрастно он укладывал из него атакующих вампиров. Так же бесстрастно он пристрелит меня, а потом – Киру.

– Глупец! Она – монстр, исчадие ада! И мы можем лишь только проявить великое милосердие к ее черной душе!

– Она гораздо более человечна, чем все вы. Эта девушка – простая студентка, которая оказалась не в том месте и не в то время.

– Все уже не важно.

– Важно! Quid sum miser tune dicturus, quern patronum rogaturus, cum vix justus sit securus?[24]

– Ты! Человечишка! Букашка, да знаешь ли ты, меж какими жерновами ты сейчас есть! – от волнения акцент седоволосого стал заметнее. – Новый Папа Римский издал буллу, согласно которой все упыри должны быть уничтожены, особенно здесь – в восточных землях язычников, противных католической вере! И я, протопресвитер Станислав Елецких, возглавлю силы Его Святейшества в новом Крестовом походе на Восток.

– Приходили тут одни – в Ладожском озере купаться… Зимой… Эта земля – наша! Я за нее проливал кровь! И люди эти тоже наши! – мне уже порядком надоели эти пафосные речи. Я привык действовать, а не говорить.

– Подожди, безумец. Может, хоть это тебя вразумит…

Вперед вышел еще один монах-воин в черном балахоне и медленно снял глубокий капюшон. Старый знакомый – это его я оперировал в том домике, в Петродворце. Именно с него началась вся эта мерзкая история на лютеранском кладбище. Сука… Если бы не он, то не погнался бы за мной тот упырь и не вцепился бы клыками в горло Кире. Простой девчонке, студентке филфака, которая просто припозднилась домой…