Десантно-штурмовая бригада. Непридуманный Афган - Артем Шейнин

Собственно, «пошел» это не совсем правильно – он сделал лишь один шаг в сторону. И это был тот шаг, который, как часто бывает на войне, определяет всю судьбу. Он наступил прямо на предусмотрительно закопанную духами в кустах мину. «Мина» эта была на самом деле банкой из-под нашего же сухпая, которую духи забили пластидом и воткнули взрыватель с растяжкой. Мина взорвалась, Гене оторвало ногу, а в кармане сдетонировала ВОГа, разворотив ему весь бок.

Но ничего этого Плотников не знает, у него нет времени останавливать кровь во втором участке поражения, и он не представляет, что тот может быть таким серьезным. Взводный думает, что сейчас главное – быстрее отправить Гришина в госпиталь. Вертушки уже вызваны. Он с бойцами первого взвода подхватывает плащ-палатку с затихшим уже под воздействием вколотого промедола Гришиным, и они тащат ее на какой-то соседний холм, где должна сесть «восьмерка» – там уже распускаются оранжевые дымы…

Только вернувшись с операции, мы узнаем, что Гену не довезли до госпиталя – потеря крови была слишком большой, жгут оказался бесполезным…

Потом я много раз убеждался, как много может значить один шаг, одна секунда, одно инстинктивное движение. Но в тот день это было впервые – Гена наступил туда, куда собирался ступить я. Наступил спустя секунды после меня. А ведь это могла быть МОЯ мина…

Впрочем, эти мысли придут потом, намного позже, даже, наверное, не в Афгане. Там я вряд ли успевал задумываться, хотя судьба преподнесет мне еще много таких поводов. Причем, к сожалению, очень скоро.

И вот после горячечной суеты наступает неожиданно резкая тишина. Все это время я стою неподвижно и никто не обращает на меня внимания. Пытаюсь сделать шаг, ноги слушаются плохо.

Тут я уже начинаю чувствовать и то, как ноет в нескольких местах лицо, – на ощупь кажется, что оно все покрылось какими-то волдырями. Но я по инерции продолжаю брести вперед – на холме еще царит некоторое замешательство, усиливаемое подавленностью от случившегося.

«Зеленые» поднимаются и уходят вперед, мы же пока остаемся. Наши уселись кто где стоял и используют возникшую паузу для неожиданного отдыха.

Я добредаю до вершины холма и обнаруживаю там какое-то углубление, перекрытое подобием досок, – что-то типа лаза в блиндаж. В своем сомнамбулическом состоянии зачем-то прусь к нему и уже собираюсь туда спуститься. В последний момент меня окликает Мордвин:

– Пингвин, чего ты шаришься, не лазь тут. Саперы пусть все осмотрят.

Я послушно сажусь на самом краю ямы. Вскоре подходят саперы, прощупывают дно углубления и выковыривают оттуда еще две самопальные противопехотки…

За последние полчаса судьба уберегает меня второй раз. На сей раз, к счастью, не такой дорогой ценой, как с Гришиным. Мордвина мой ангел-хранитель оставил целым.

Когда начинаем движение и проходим метров 15, кто-то замечает в стороне от тропы непонятный предмет. При ближайшем рассмотрении это оказывается полураспортый сапог с остатками ноги выше колена. Все, что осталось от Гены Гришина…

Поднявший жуткую находку застывает в сомнении, что делать – нести бессмысленно, бросить не поднимается рука… Из оцепенения его выводит голос ротного: «Какого хуя опять встали, вперед, вторая рота!»

В голове опять загудело. Чмырь обработал мне раны, часть замазал йодом, и теперь моя забинтованная голова не выглядит уже столь по-дурацки. Потом мы долго плутаем и, как я понял по радиообмену взводного, упорно карабкаемся на какую-то гору, которую нам нужно было бы обойти понизу. Все сливается в один сплошной ритм движения: гул в голове, ноющее лицо, тяжесть РД, продолжающие натирать ноги портянки.

Следующие несколько дней помню очень смутно, как один бесконечный день, в котором вспышками выделяются какие-то события. Вся эта операция, «первый Алихейль», разделилась на ДО и ПОСЛЕ Гришина.

Уже потом, дома, когда снова и снова в моих снах Гена будет нечеловеческим голосом кричать: «Убейте, убейте меня!» – я пойму, что на ДО и ПОСЛЕ Гришина разделилась в тот день, в декабре 84-го, вся моя жизнь.

9 декабря 1984, Нарай-Алихейль

После подрыва Гришина мы застряли где-то на час.

Судя по тому как попер вперед наш ротный Рекс, командование не особо взволновала причина нашей задержки – им важно было выполнение задачи.

После этого вынужденного привала нас опять поднимают.

«Приготовиться к движению, рота!» – своим резким зычным голосом орет Пикунов.

И мы опять куда-то бредем, опять не понимая куда. Чередующиеся подъемы и спуски слились в одно бесконечное движение. Которое никогда, кажется, не прекратится и которое происходит уже как бы помимо тебя.

Вот если б еще кто РД за меня потащил…

Но через какое-то время мы все же спускаемся в долинку между горами. Здесь течет какой-то арык. От одного взгляда на бурлящую воду становится холодно.

Теперь мы идем по раскисшей земле, периодически спотыкаясь и поскальзываясь под весом снаряжения. Спустя некоторое время начинаю обращать внимания на странные звуки. Ни птиц, ни насекомых здесь представить невозможно, но иначе как свистом этот звук не назовещь. Через какое-то время прислушиваюсь и понимаю, что это свистят вокруг пули. Но свистят как-то отрывочно, словно на излете.

Видимо, это же слышат и наши отцы-командиры, и мы сбиваемся в кучу за какой-то сопкой. Как им удалось определить направление, откуда ведется стрельба, – не знаю, но свист вокруг временно прекращается. Потом мы снова начинаем идти, свист периодически возобновляется, но на него уже никто не реагирует.

Отупение от усталости такое, что мысль о свистящих пулях уступает место надежде на ожидающий рано или поздно впереди привал. Проходим мимо странных сооружений – круглые башни, похожие на крепостные, разбросаны тут и там на вершинах холомов. Людей не видно, но ощущение, что за нами все время кто-то наблюдает. И кто-то очень недобрый. Такой же холодный, как вода в этом арыке, и скользкий, как земля у нас под ногами.

Про такое говорят: «воздух пропитан тревогой». Но с тревогой мы потом разберемся – сейчас главное, чтобы хватило воздуха.

Мы когда-нибудь остановимся? Когда-нибудь куда-нибудь придем?!

Пока пересекаем эту долинку, начинает смеркаться. К счастью, высоких гор поблизости не видно, так что есть надежда, что переть по горам еще и в темноте не придется.

Наконец начинаем вновь карабкаться на какие-то пригорки. На вершине одного из них стоят ротный с замкомроты Васей Парамоновым и распределяют нас по оставшимся то ли от духов, то ли от «зеленых» окопам.

Окопы – это, конечно, громко сказано. Так – ямы на двух-трех человек глубиной чуть выше пояса. Но в горах и такое будешь полдня долбить, так что, считай, повезло нам с ночлегом. А мы все очень надеемся, что это остановка именно с этой целью.