Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

– Я же сказал уже: хочу выяснить, как это действует. Но если тайное общество ищет магических формул, то я хочу понять материальную механику.

– Это я понял. Но вы говорите о средствах, а я вопрошаю о цели.

– Их цели спросите у них самих, а мою я вам открою. Представьте, что вам нужно накормить людей, сделав плодородной сухую равнину. Вы можете натаскать туда воды, и после делать это постоянно, а можете куда меньшими усилиями прорыть канал и навсегда оросить долину. Малые усилия приведут к большому благу.

– Но при чём тут формула камня, которая, как утверждают, может убивать?

– Выслушайте ещё один пример. Порох придуман для войны, но им можно взорвать гору, которая мешает воде напоить дальние поля. Всего-то усилий сварить и смешать нужные вещества в точной пропорции, а сколько блага это принесёт. Теперь предположите, что возможно будет некоторым незначительным воздействием сгущать облака и направлять их на засушливые области, или излечивать целые народы от чумы, ведь то, что является в большом количестве ядом, в малом – лекарство.

– Ах, да, вы же заботитесь о всеобщем благе. Меня всегда занимал вопрос, а откуда у вас ваше личное благо, деньги на путешествие? Бедуинов нанимали! Сколько здесь издержали за три-то года.

Он сразу вдруг сник и потерял интерес к разговору.

– Князь жалованье платил, до Константинополя доехать хватило, – бросил он, словно подачку. – А в Царьграде зашёл к человечку Россетти, что раньше у Прозоровского работал. Секретность тайных обществ со строгой иерархией играет иной раз с ними злую шутку – так трудно выявить отступника. Этим я и воспользовался. Тот-то человек в Константинополе ведь не получил ещё известий, что я с ними порвал. Да и не мог получить – нескоро они поняли, что к чему. Даже лгать не пришлось: честно сказал, что за тобой еду. Да я их долго ещё за нос водил, даже когда вы в Леджу сбежали. Голуа тогда спас меня на горе, хотел было убить, да я ему сплёл, что получил тайное поручение действовать против тебя, да и за ним самим присматривать. Ведь мы в одном градусе – поостерегся тогда он меня трогать. Недавно лишь они догадались, очень это их разобрало, вот я и здесь.

– Что ж не прибили?

– Видать, на мой счёт мыслишки у них имеются. К тебе подсадили. Да я – не ты. Кузнец у них хилый, железо снять – пустяк. У меня уже и распорочка припасена. Хрясь – и я на воле. За ночь далеко можно по звёздам уйти.

Мне представлялись видения. Князь Голицын, возглавлявший тайное общество. Но и его я не мог ненавидеть, ибо движим он был какими-то высшими благими целями, в кои свято верил. А разве можно осудить того, кто идёт путём добра, невзирая на бесчисленные жертвы? Тем паче, что жертв почти нет. Разве один я. Уж точно мы не заметили бы такой малости, возглавляй мы воинство сил света. Подумаешь, растоптали всадники Апокалипсиса кучку случайных прохожих в преддверии-то царства благодати – всех их воскресят к будущей жизни. Жаль только, что Анна не дождётся меня. Желал я ей счастья. Но никого более.

Выхаживали меня албанцы. Что-то толкуя по-своему, они все дни приглядывали за мной, не давая моим ранам гнить. Исполнив свою работу, ленивые палачи не мешали им, равнодушно взирая на то, как я скончаюсь или оправлюсь от экзекуции. У них не находилось для меня ни сочувствия ни ненависти, казалось, потому лишь, что им ни того ни другого не оплатили.

Не в силах двигаться более от отчаяния, овладевшего моим духом, чем от истощения тела, все долгие часы томительных дней лежал я в полутьме душного здания, иногда подолгу забываясь в изнурительной тонкой дрёме, не прибавлявшей ни свежести ни сил. Какой участи мог ожидать я и на какое спасение рассчитывать? В сущности, такое призрачное, прийти оно могло откуда угодно. В грёзах являлась мне Анна, Прохор врывался в ворота на бричке во главе отряда казаков, отец мой, наделивший своей запальчивостью, искупал просчёты снисходительного воспитания. Не мог представить я только того, что произошло на рассвете другого дня.

– Господин Рытин? – ко мне склонилось лицо какого-то молодого человека, прикрывающего рот ароматным платком, как сделал бы и сам я, окажись хотя бы ненадолго в таком заведении.

Я лишь чуть оторвал голову от жидкого соломенного тюфяка, продавленного моим телом до самого пола, и безуспешно попробовал приподнялся на локте.

– Что вам нужно? – совершенно ничего не сознавая, недружелюбно откликнулся я в ответ этому сытому щёголю в чистом мундире. Со стороны мы являли собой лубочную картинку «Наполеон посещает чумной барак в Яффе». И тут же рванулся так, что ударился затылком о стену. Русский голос назвал моё имя! И этот господин не походил на нового заключённого.

– Позвольте представиться: Константин Базили, служу в эскадре контр-адмирала Рикорда, послан к вам с поручением скорейше доставить в Царьград.

Впервые в жизни я слышал первое имя, но слишком хорошо знакомо мне было имя второе.

Я ещё ничему не верил вполне, полагая во всем вероломство Беранже, и как сомнамбула, опираясь о стену и поддерживаемый под другой локоть неожиданным этим вестником, плёлся во двор, где лишь форма двух бравых моряков Балтийского флота развеяла все сомнения. Видя мою немощь, молодой человек что-то сказал одному из них, и вскоре в ворота, нещадно и без толку стегаемый какой-то хворостиной, с величием поруганного португальского короля размеренно вошёл верблюд.

Взгляды всех заключённых оборотились ко мне: некоторые завистливые и жадные, иные любопытные или равнодушные. Вдруг из толпы мелкими шажками, насколько позволяли цепи, выбежал Игнатий и с размаху бросился обниматься с Базили и матросами. Называя всех братцами, он просил забрать и его отсюда. Лишь это неподдельное рвение убедило меня в том, что он не состоит в союзе с моими недоброжелателями, и рассказ его мог оказаться правдой, исключая лишь ту его часть, где он хвалился перемахнуть через ограду и скрыться в ночи. Турецкие солдаты, не имея касательно его персоны распоряжений, грубо поволокли Игнатия обратно.

Константин вопросительно смотрел на меня. Я спросил Базили, как можно вызволить соотечественника, хоть и дурного натурой, но всё же не заслуживавшего ужасной участи в тюрьме на окраине света. Тот, явно обременённый таким неожиданным поворотом, некоторое время размышлял. Просьба моя заведомо превышала пределы отмеренных этому юноше полномочий. Условились как можно скорее дать знать о его судьбе в посольство, а пока пожертвовать на его особенное содержание пятьдесят рублей. Кошелёк мелких монет перепал и самому Игнату. В полчаса, пока Базили, как истинный грек, привычно улаживал дела с турками, матросы скормили мне два морских сухаря.

– Послушайте, Карнаухов, – сказал я, когда его отпустили для недолгой беседы, и он, бренча оковами, снова приблизился ко мне, – сейчас вас раскуют, и я постараюсь уладить ваше дело в Константинополе, но под обещание вернуться тотчас же в Россию. Забудьте о камне, я позабочусь, чтобы вы не нашли его. А коли решитесь нарушить обещание и остаться здесь, то вы сделаете мне большое одолжение, если найдёте полковника Беранже раньше меня. Он, кажется, всё ждёт некоего моего решения… Передадите ему от меня то, которое он заслуживает.