Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

Собрав силы и крепко размахнувшись, я ударил его кулаком в лицо так, что он сел наземь, впрочем, более от неожиданности, чем от боли. Несколько мгновений он ошарашено глазел на меня, на ничего не понимающего Базили, осклабившихся моряков, и на кузнеца, равнодушно плетущегося к нему со своим нехитрым инструментом, а потом сказал:

– Я всегда удивлялся вам, Рытин. Тем, кто видит зло в таких, как я, и не сомневается в том, что сам он на стороне добра. Всё, что не совпадает с привычной стороной ваших воззрений, вы объявляете злом. Вы даже не задумываетесь, что у всякого предмета имеется изнанка, и она не обязательно прекрасна. Понимаете ли вы, что красивый и умный человек состоит из скрытых от взгляда отвратительных внутренностей, напоминающих требуху? Так вот знайте, напыщенный герой, что в моём прекрасном деле изнанка – как раз вы! Почему вы отказываете мне в желании скрасить жизнь людей? Потому лишь, что методы мои кажутся вам угрожающими? А паровые машины Уатта, уже принёсшие на алтарь многие жизни, вам, часом, не кажутся монстрами из преисподней? Не трудитесь, я сам отвечу. Они понятны вам, и потому кажутся безопаснее призраков. Но уже строятся паровые фрегаты, и когда-нибудь паровые пушки станут посылать снаряды через океан. Пирамида добра.

Я хотел спросить его, а не на вершине ли этой пирамиды он приготовляет себе трон, но спор в присутствии посторонних показался мне унизительным.

– Будете должны, – сказал я, когда Базили передавал один толстый кошелёк мусселиму, а худой ему самому.

– Уж я в долгу не останусь. Предупреждаю, Рытин, – он высокомерно смотрел на меня, – у тебя я ничего не прошу. Тебя отсюда вытаскивают большие силы, что подтверждает мои подозрения. А я ведь мог убить тебя тогда, в Мегиддо, – молвил он с упрёком. – И ещё не раз.

– Ты боялся выстрелом обратить на себя гнев бедуинов за кровавую луну, только и всего, – ответил я. – А заодно – потерять нить к камню. Или наоборот. Выбирай, что главнее. Но я жду обещания. Вот, я оставляю вам.

Я вложил в его ладонь икону, полученную когда-то от Анны.

– Я вернусь в Одессу – и раскопаю болота. Для меня в этой тюрьме одна польза есть. Я знаю теперь, что скрижали у тебя нет, поэтому придётся идти путём окольным и трудным, хотя и гоняться за тобой оказалось нелегко. Наивно предполагать, что Прозоровский случайно набрёл на единственную в своём роде таблицу. – Его уже взяли под руки, чтобы отвести от нас, но это только придало ему сил, захлёбываясь словами, шептать сквозь зубы, так, что длинные усы его чертили над ними немыслимые пируэты: – Слушай, Рытин, думаешь, я не знаю о находках на болоте? Вот что я скажу тебе: ангелы, бесы – всё одно. Те и другие с крыльями. Те и другие лезут в наш мир. Их война – это только их дело. Может, это сражение за пастбища? Мы – коровы, наши дурные страсти они используют как удобрения, а благие как молоко. Есть молочные и мясные. Одних доят всю жизнь, а потом кидают использованные души псам-церберам, иных пожирают в расцвете сил. Они питаются душами, а? Отчего страдают и умирают дети? Просто кому-то захотелось сожрать молочного поросёночка. А мы пытаемся разобраться в их последней битве – да это просто смешно. Если светлое воинство побило силы падших, тогда почему они до сих пор искушают нас здесь? Мы что – на дне миров, в сточной канаве, где без разбора топят всех тех, кому не повезло? Хорошее дело. Вас это не злит? А меня страсть как! Мои ровесники, которых щелкопёры вроде вас нарекли нигилистами…

Мусселим что-то настойчиво шептал Базили.

– Он просит вас написать записку, – передал мне Константин.

– Я вижу его впервые, – удивился я, размышляя над вопросом, при каких обстоятельствах мог я видеть самого Базили, ибо черты его казались мне знакомыми.

– Так принято. Он покажет вашу похвалу своему эмиру. О том, что с вами обращались прекрасно.

– Он шутит? Впрочем, могу написать, что вместо двухсот шомполов мне влепили всего половину.

Базили совершенно серьёзно перевёл и протянул руки к бумаге и перу, но тут же с поклоном мусселим со свитой слуг удалился за спины равнодушных охранников.

Наступив верблюду на колено, Константин ждал, пока я прочно сяду и приготовлюсь править.

– Сколько уплачено за моё освобождение? – спросил я его, когда мы проехали ворота.

– Его превосходительство господин Муравьёв просил передать два слова: «Пришлю корпус». Мусселима этим, конечно, не проймёшь, я испросил два кошелька бакшиша.

– Муравьёв? – воскликнул я, поражённый. – Андрей уже – генерал? Он здесь?

– Генерал Николай Николаевич Муравьёв, главнокомандующий сухопутными силами на Босфоре.

Я почувствовал, как глаза мои снова выпучились наружу.

– Мы что же – заняли Константинополь?!

Лишь после того сердце моё немного успокоилось, как узнал я некоторую часть истории. А она развивалась с такой стремительностью, что, казалось мне, не три только месяца провёл я в заточении, а целые три года.

Армия египетского паши под командованием его приёмного сына Ибрагима разгромила под Коньей последние резервы султана. Это произошло отчасти случайно: командующий Махмуда, уже одерживая победу, набрёл во внезапно спустившемся тумане на отряд противника. На войне все случайности идут на пользу сильнейшего, в сознании же турка, много внимания уделяющему проискам фатума, который часто путается с Провидением, такие события расцениваются исключительно как знамения рока. В итоге разрозненные отряды султана, по пути превращаясь в шайки и грабя население Малой Азии, устремились в Константинополь. Никого из них не удавалось вернуть в войска даже за деньги, и чтобы не наводнять столицу до зубов вооружённым трусливым и озлобленным сбродом, султан приказал выплачивать всем жалование и отправлять по домам. Всё, что с трудом мог ещё собрать Махмуд – только тысяч до пятнадцати отчасти лишь боеспособного войска, паша же противопоставлял шестьдесят тысяч арабов и негров, мёрзнущих в крепкие на редкость морозы, но твёрдых духом и поддерживаемых местными племенами.

– Но я даже не знаком с генералом Муравьёвым, – удивился я. – Как и с адмиралом Рикордом… Впрочем, Пётр Иванович, член-корреспондент Петербургской Академии Наук? Я читал его записки о трёх плаваниях к японским берегам. Он основательно описал географию и климат.

– Так и есть, – охотно подтвердил Базили, довольный моим представлением, ибо, кажется, начальника своего он искренно любил. – Пётр Иванович отличился на Кунашире, когда японцы захватили в плен Головина, и прекрасно зарекомендовал себя как дипломат и губернатор на Дальнем Востоке, а ныне вот исполняет подобную роль на Востоке Ближнем. Вам бы не без пользы с ним встретиться: он, хоть и военный моряк, а всё же учёный. Его мечта – основать Русское Географическое Общество.

Я вспомнил вдобавок, как в Константинополе оказался представлен супруге адмирала, которая проездом к нему в Грецию недолго осматривала город. Андрей впрочем, знал её по Вольному Обществу Любителей Русской Словесности, в котором оба они состояли как литераторы. Я спросил тогда, не опасается ли она путешествовать так далеко, и оказался буквально заворожён её рассказом о Камчатке и Охотске, где провела она с мужем пять лет.