Академия мрака - Том Пиччирилли

пробираясь по снегу. С годами заросли, окаймлявшие футбольное поле, разрослись, превратившись в настоящую рощу. Довольно романтичное местечко, по крайней мере, в глазах тех, кто молод и склонен думать обо всем в несколько возвышенном ключе; идеально для пикников и тайных свиданий, а может, и для того, чтобы прятать чьи-нибудь тела. Впрочем, прошлой весной Калеб, одолевший-таки «Уолдена»[18] и вдохновленный идеей возвращения к природе, от нечего делать облазил здесь с Джоди каждый метр. Никаких тел тогда они, конечно, не нашли, разве что наставили много заноз, повидали птичьи гнезда, парочку белок и парочку мусорных куч, оставшихся после чьих-то пикников. Впрочем, может, Калеб с Джоди просто не искали ничего такого специально. Инцидент с Сильвией Кэмпбелл открыл парню глаза на многие стороны жизни, успевшие подзабыться за время учебы.

Здесь царило эфемерное ощущение магии земли, настолько мимолетное, что Калеб не мог быть уверен, действительно ли его чувствовал. Сестра плыла рядом, продираясь сквозь кусты впереди, словно наблюдая за происходящим. Ее призрак все так же продолжал пытаться привлечь внимание Калеба, а тот упорно отводил взгляд.

Любое «романтическое местечко» – все еще идеальная декорация для слэшера. Тела нагих жертв так и просятся в неглубокие могилы, вымытые летним таянием в пространствах под вздыбленными корнями деревьев. Убийца в маске и с тесаком в руке хорошо подошел бы к тенистой, протоптанной между вымахавшими кустами тропке. Все эти острые, низко свисающие ветки оставили бы весьма красочные царапины на коже бегущей через рощу жертвы, фактурно разорвали бы на ней одежду.

В перелесках кружился снег, и Калеб то и дело задевал спиной шершавые стволы облетевших вязов, проходя мимо. Наткнувшись на свежие собачьи следы, он подумал не без усмешки, не восстал ли из его невинной лжи призрак убиенной на дороге дворняги, не удумал ли встретиться с породившим его бездарем здесь, в глухом уголке среди деревьев.

«Надеюсь, мою кровь поскорее отмоют от стен», – пришла ненароком вторая мысль.

Крытые брезентом павильоны зимней ярмарки темнели на противолежащей стороне лесной прогалины. Море лунного света вздымалось и покрывалось рябью, и Калеб видел, как эфирные блики играют на силуэтах аттракционов. В детстве сестра изредка водила его покататься на таких штуках. Он заливался искренним, счастливым смехом, разъезжая в какой-нибудь чашке-вертушке, а сестра просто сидела напротив и грустно улыбалась. Должно быть, даже тогда у нее перед глазами стояли плотоядные крысы из гетто.

Калеб не сразу сообразил, что приглушенные музыка и смех доносятся из дома, а не из застойного омута его памяти.

Сестра кивнула и указала на источник звука призрачным пальцем.

Отряхивая слякоть с ботинок, Калеб вышел из рощи к дому декана. Он обошел его сбоку, миновал двойную калитку, прошествовал по лихой дуге подъездной дорожки через обширный передний двор. Большой дом казался чужеродным в здешних угрюмо-полярных пейзажах – нечто среднее между ранчо и построенной помпезным архитектором летней резиденцией с побережья Майами, сплошь стекло, дерево, кирпич и крытые переходы. Здание напоминало огромное существо, которое проползло по всему аду в поисках подходящих частей для собственного тела, а потом добрело сюда и уселось, погрузившись со временем в земную твердь.

Дорогие автомобили выстроились вдоль всей улицы: Калеб заметил пару «Ягуаров», «Корветов», «Порше» и несколько других спортивных марок, а также лимузин мэра. Не такая уж и неофициальная, получается, вечеринка. Служащие парковки с беспокойством уставились на парня, вцепившись в свои термосы, когда тот вышел из темноты.

Окинув взглядом остальную часть квартала, Калеб отметил, что ближайшие соседи жили в сотне метров по обе стороны от резиденции декана, отгороженной стенами из аккуратно подстриженных вечнозеленых растений. Профессор Йоквер проживал дальше по улице, примерно в половине километра, где район превращался из помпезно-загородного в самый заурядный.

До этого Калеб был в доме декана всего дважды: один раз пригласили на ланч с другими студентами во время занятий по профориентации, и еще раз – в прошлом году, когда деканша лично наказала вернуть задержанную почти на год книгу Энн Секстон «Улица Милосердия», что немало удивило Калеба, – как будто столь важной персоне было дело до таких мелочей. Может статься, загвоздка крылась в том, что добрую половину университетского библиофонда составляли тома, пожертвованные из личной коллекции матери деканши, видной выпускницы колледжа Лиги Плюща. У них состоялся интеллигентный, но бесстрастный разговор о поэтах-самоубийцах, за которым было выпито по стакану чая со льдом. Калеб не помнил, хорошо ли тогда провел время.

Он бочком подобрался к окнам, идя на свет ослепительно-ярких люстр и вычурных канделябров, горящих в разных комнатах. Преподавательский цвет по большей части уже собрался внутри, там и сям кто-то вел оживленную беседу. Говард Мурхед, заведующий кафедрой английского языка, громко рассказывал фривольный анекдот, тряся пушистой белой бородой и копной хиппарских седых волос. Его слушатели – судя по выражениям лиц, невольные – вежливо дожидались кульминации шутки, ища возможности выйти из круга и заняться чем-то поинтереснее. Денис Бернстайн, преподаватель драматического искусства, короткими пухлыми пальчиками засовывал кусочек лайма в бутылку пива «Корона». Игги Гейтс, профессор социологии и научрук Калеба, потянулся к подносу с канапе. Со стороны это все напоминало какой-то скучный фильм из жизни провинциальной богемы: кто-то смеется, кто-то болтает, все немного пьяные и расслабленные, но очень довольные собой и своим положением в обществе.

Йоквера нигде не было видно.

Где это он, интересно, пропадает?

Студенты, которых Калеб знал по уже пройденным курсам, дружелюбно беседовали, в то время как другие бродили без цели, озадаченные атмосферой этого цирка, в котором их преподаватели отыгрывали такие отличные от университетско-будничных роли. Калеб не мог назвать ни одного из присутствующих здесь своим другом. Лица, лишь очень смутно узнаваемые, проплывали мимо, и он не смог бы поручиться, где видел этих людей прежде. Взрослые выпускники университета, городские чиновники и какие-то важные шишки из совета попечителей появлялись в поле зрения и вскорости благополучно исчезали из него. Калеб был одет не в пример лучше многих присутствующих и испытывал странную гордость за то, что другие поддались на обман деканши, а он его играючи раскусил.

Взойдя на парадное крыльцо, Калеб толкнул входную дверь. Его едва не отбросило назад удушающей волной тепла человеческих тел, толкущихся внутри. Он проверил свои руки и понадеялся, что на них не осталось стойкого запаха крови.

Остановившись в холле первого этажа, Калеб сразу же поймал на себе несколько любопытных взглядов из толкучки. Со своего места ему была видна луна в обрамлении эркерных окон, выпученное небесное око. Отражение сестры мелькнуло в матовом стекле: волосы дико взвихрены, рот распахнут