Академия мрака - Том Пиччирилли

надавила на руки. Тут же снова вспомнилось детство, редкие выезды с сестрой в парк аттракционов, «русские горки» и металлические объятия рамок-предохранителей.

– Танцуй, – промурлыкала деканша.

– Не стану, – прошептал Калеб без сил, без малейшей решимости сделать что-либо, чему он мог бы дать название. Ему все еще хотелось отпихнуть женщину; возможно, это был хороший знак, возможно – нет. Как, собственно, до такого дошло? Калеб посмотрел на зажившие руки и спросил себя, хватит ли силы воли влепить этой женщине пощечину или же кровоточащие раны откроются снова. Клара придвинулась еще ближе, прижавшись бедрами к его бедрам, и тогда Калеб неуклюже заключил женщину в объятия и впился губами в ее рот, надеясь испить одним глотком, побыстрее покончить со всем этим.

– Да-а-ах, – дразня и терзая Калеба зубами, шипела змеюка.

– Почему я? – спросил он. – Почему?..

А потом и на это слово у него не нашлось ни сил, ни дыхания.

«Кто-то умер. Ну и плевать».

Он не хотел близости, но получал удовольствие от подтверждения того, что существует, даже здесь, в этом ужасном месте.

Деканша поволокла парня вдоль стены, но стена вдруг кончилась, и спиной вперед Калеб повалился в открытый дверной проем, дохнувший неожиданным холодом. Громко смеясь и злобно, по-змеиному шипя, женщина придавила Калеба к полу, распластав. Их тела переплелись на чем-то вроде циновки. Все, что видел Калеб, – безумные, яркие глаза.

Он застонал, и Ангел – вслед за ним.

А потом со своим стоном присоединился кто-то еще.

Это был до боли знакомый звук, настолько хорошо знакомый, что потребовалась секунда, чтобы определить, где находится его источник. Повернув голову, Калеб уставился в ту часть комнаты, что до поры была сокрыта в тени.

Иногда лучше не всматриваться так далеко, куда позволяет взгляд. И не слушать все, что можно услышать.

«Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну» – такая вот нехитрая мудрость. Ведь есть на свете такие зрелища, что заставляют тебя сперва умереть на секунду, затем вновь воскреснуть, а затем проклинать небеса за то, что вообще живешь.

– Господи! – простонал, совершенно по-детски прохныкал Калеб.

– Мы как раз вовремя, – сказала ему Клара. – Представление начинается.

11

Комната оказалась куда шире, чем можно было предположить.

Множества черных свечей, расставленных повсюду, не хватало, чтобы осветить все помещение, затянутое густым дымом. Хотя благовония были его единственным видимым источником, едва ли они могли произвести столь много без помощи каких-то темных сил.

В просторном помещении было так холодно, что каждый выдох сопровождался облачком пара, сразу тонувшем в дыму. Серая пелена не позволяла видеть дальше, чем на метр вперед. Это была очень странная «спальня», если Клара не солгала, сказав, что зовет именно туда. Ложем здесь служил алтарь – почему-то Калебу хотелось назвать этот предмет интерьера именно так, хотя тот куда больше походил на длинный широкий фуршетный стол вроде тех, что выставляют для абитуриентов на днях открытых дверей.

Девушка, лежавшая на алтаре, раздвинув ноги, могла вполне быть мертвой: ее глаза закрывали стеклянные полусферы, а рот и уши заклеили полосками черного скотча. Она была обнажена, если не считать двух блестящих цепочек, обвивающих тело. Ее руки и ноги были крепко привязаны цепями к алтарю.

Это была она.

Ангел. Девушка с наброска.

Не вызывающая пародия, какой явилась к Калебу Клара. Та самая.

Калеб простонал и содрогнулся от ужаса. Лягуха Фред не соврал, не выразился в свойственном сновидцам иносказательном ключе. Его слова трактовались прямо.

«Ангел. Она будет на той вечеринке».

«Но она ведь точно мертва».

«Мертва, как и все остальные жертвы».

Калеб чувствовал запах крови. Его было много. Слишком много для одного тела.

Кто-то еще стонал. Возможно, от того, что его били – и били больно. Но по какой причине вершилась экзекуция и почему именно здесь? На теле девушки следов побоев точно не было – бледное ровное свечение, исходящее от ее кожи, внушало разве что не умиротворение. Но, возможно, наказание, чьи отголоски терзали уши Калеба, проходило на каком-то другом, нематериальном уровне. Призраки, знакомые Калебу, и те, чьи страдания он еще не успел познать, стенали и бесновались, покуда через стылый эфир комнаты, куда привела парня деканша, проходили разряды зловещей концентрированной тьмы.

– Хватит, – прошептал Калеб. – Не мучайте ее.

– Не нравится? – Деканша хихикнула над самым его ухом. – Но ведь это так мило.

Сбросив ее с себя, Калеб приподнялся на локтях.

Алтарь стоял в центре тщательно вычерченной мелом – обычным мелом, который в изобилии водился на территории университета – круговой мандалы, заключившей в себе сложный многоступенчатый геометрический узор. Одни его элементы казались знакомыми, другие насылали дрожь, на третьих кто-то, похоже, успел оттоптаться, и вместо четкой картинки осталось лишь пятно меловой пыли. А может, это не в узоре был изъян, а болезненная млечная пелена, застилавшая глаза Калеба – столько призраков разом, что не выделить ни одну обобщенную фигуру, одна лишь эктоплазма, намазанная тонким слоем на роговицы глаз, – скрадывала важные детали. За пределами колдовского круга в беспорядке валялись вещи: предметы одежды, исписанные листки бумаги, черные академические шапочки с квадратными тульями, половинки пивных алюминиевых банок со вставленными в них чадящими огарками.

В одной руке девушка на алтаре держала книгу.

Грудь девушки вздымалась вполне заметно, теперь Калеб мог это видеть.

«Еще жива; а это все – ритуал, через который она должна пройти до того, как ее принесут в жертву».

– Тебя здесь быть не должно… не должно, – прошептал Калеб, глядя на Ангела.

Она с трудом приподнялась на алтаре. Книга, выпав из руки девушки, шлепнулась на пол.

Восприняв это за дозволяющий знак, из дыма и тьмы выступил освежеванный труп.

Как-то иначе охарактеризовать декана у Калеба просто не получилось. Его всегда немного настораживала комплекция этого человека, но теперь, когда тот предстал перед парнем без официального наряда – без каких-либо одежд в принципе, – Калеб понял, что только наряды и делали это существо сколько-нибудь похожим на человека. Мышцы и ткани, вены и жилы, сухожилия и блестящие головки костей – все в этом анатомическом кадавре было нагло и скабрезно выставлено напоказ. Пещеристый, налитый кровью половой орган бился в такт сердцу, запросто угадываемому где-то за диафрагмой. «Смотри на меня», – как бы велело это существо, коронованное рогатой диадемой, с вульгарным перевернутым распятием из сандала на ребристой груди, с темными непроглядными провалами глаз. Велело, даже