Сердце из нежного льда - Светлана Лубенец

– С-сегодня… – пролепетал Башлачев, который уже начал жалеть, что все это затеял, тем более что точно знал: фотографию на Аллину дверь прилепил не он.

В размягченном и очень удовлетворенном состоянии Петр Николаевич вышел из квартиры Белозеровой. Зря он ее боялся. Баба как баба. Конечно, покруче Вики будет, но, в общем-то, устройство ее такое же. А ведь строит из себя, будто у нее вместо тыщу раз виденных любым мужиком мест какие-то фантасмагорические образования, обещающие неземные наслаждения. Наслаждение, конечно, было… Чего уж там… Этого у нее не отнимешь… Вика, конечно, против нее слаба. Честно говоря, после Белозеровой с Викой и не хочется… Но с Алкой, наверно, уже все… Заплатила… И чего он, дурак, сразу все снимки отдал? Надо было поторговаться. Уж больно напряженной она пришла за фотографиями в его кабинет. Он ее в таком состоянии никогда и не видел. Наверняка согласилась бы на все его предложения. И чего продешевил? Надо было выторговать себе недельку! Хороша все-таки Алка! Конечно, он больше любит, когда со словами «любимый», «ненаглядный», «обожаю» и прочее, но и без них неплохо. И места у нее, пожалуй, все-таки фантасмагорические!

У машины Петра Николаевича поджидал какой-то ледащий мужичонка, в тоненькой, не по погоде, грязной куртешке и женской вязаной шапке.

– А ну пошел отсюда! – Башлачев шуганул жалкого бомжару и оглядел машину. Не попортил ли он его «Ауди»? Бродят тут всякие! Куда только органы правопорядка смотрят?!!

– Я… собственно, вас дожидаюсь, – простуженно просипел бомжара.

– Меня?!! – возмутился Башлачев.

– Вы ведь от Аллы Константиновны Белозеровой возвращаетесь, не так ли?

– Я?!! – Башлачев со скоростью хорошего компьютера соображал, кем мужик может быть подослан: Викой? Директором института? Кравченко? Или еще кем? Директору наверняка на его свиданки плевать, Кравченко, скорее всего, полез бы драться. Значит, Викой! Выследила, зараза! Жирная неумная бабища! Но если не даст ему видеться с Мишкой, он ее покалечит! Хватит на нее смотреть! Возомнила себя черт-те чем! Да у него такие бабы есть, ей и не снилось!

– Вы, конечно. Я вас с Аллой Константиновной видел. Вы пару часов назад вот на этой самой машине приехали. Аллочка еще бледная такая была. Видать, укачало.

– Ну!!! – угрожающе взревел Башлачев, нависнув над жалким мужичонкой всем своим крупным и только что получившим хорошую подзарядку телом. – И чего тебе надо?!!

– М-мне… ничего… Собственно, я думал, что вас заинтересует… – Бомжара зашелся в долгом приступе кашля, а потом вынул из внутреннего кармана куртки фотографию и протянул Башлачеву.

Петр Николаевич аж присвистнул. Опять эти фотографии! Черт знает что такое! Просто дождем сыплются! Да… Не везет Алке! Видать, здорово мужикам насолила! Что-то она там говорила про свое темное прошлое? Видать, здорово оно темное!

– Откуда это у тебя? – спросил он бомжару очень строгим начальственным тоном. – Где, я спрашиваю, украл?!!

– Обижаете, – шмыгнул носом мужичонка. – Я не крал, а своими собственными руками, между прочим, и снимал.

Башлачев выкатил на него удивленные бледно-голубые глаза и вдруг сообразил, что у бомжа мягкий южно-русский выговор, не питерский.

– А ты, случаем, не из Киева? – спросил Петр Николаевич. – Не от Николая Щербаня?

Мужичонка так испугался, что стало ясно – он и есть тот самый Николай Щербань, занесенный судьбой в город на Неве. Киевлянин явно собирался дать деру, но Башлачев припечатал его железной рукой к своей «Ауди».

– А ну гони быстро все фотографии! – проревел он в лицо гражданину свободного государства.

– Заплатите сначала! – взвизгнул мужичонка и опять закашлялся.

Петр Николаевич брезгливо отстранился и насмешливо сказал:

– Я сейчас из тебя все бесплатно вытрясу. Да в тебя плюнь – переломишься.

– Ничего не вытрясете, кроме той, что у вас в руках, – отдышавшись, ответил бомжара. – Я не идиот. Остальные у меня в другом месте.

Башлачев подумал немного и спросил:

– А пленка?

– И пленка там же.

– Ну и сколько ты за все хочешь?

– Пятьсот баксов! – одним духом выпалил мужичонка.

Петр Николаевич расхохотался:

– А ты, мужик, ничего не перепутал? Это ж не Мона Лиза! Это ж всего-навсего Алла Белозерова в голом виде!

– Как хотите! – гордо ответил Николай Щербань, будто в случае отказа Башлачева намеревался выставить свои произведения на международный аукцион.

Петр Николаевич задумался, не спуская на всякий случай глаз с обтерханного Щербаня. Пожалуй, стоит заплатить… Только сначала надо получить с него все подчистую. Раз он здесь дежурит, то может вполне предложить свои снимки и Игорьку Кравченко. Тот, разумеется, купит, чтобы гордо уничтожить компрометирующие материалы на даму своего сердца. И все… Прощайте белозеровские объятия! А как хочется повторения! Ой как хочется! До трепета в определенном месте! Да за новые фотографии Алка неделю будет его ублажать! А уж за пленку!!! По большому телу Башлачева мгновенно разлилась сладкая истома.

– Ладно, – сказал он Щербаню, – заплачу, только сразу за все оставшиеся у тебя снимки вместе с пленкой. И не в баксах, а в родных российских рублях.

– Сколько дадите? – с жаром выкрикнул Николай, и Башлачев понял, что тот давно как следует не ел. Он собирался предложить Щербаню пятьсот рублей, но, глядя на его разгоревшиеся больные глаза, сказал:

– Двести.

– Мало, – проскрежетал фотограф и облизнул сухие губы. – С пленкой – мало.

В конце концов они сошлись на четырехстах пятидесяти.

Щербань очень не хотел открывать очередному Алкиному хахалю свое убежище, но голод немилосердным образом скручивал желудок, да и аспирина надо было купить. Николай прямо чувствовал, как температура тела неумолимо ползет вверх. Наверняка уже градусов тридцать восемь, а то и все тридцать девять. Так и сдохнуть недолго. Кому тогда будут нужны эти фотографии? Пришлось прямо на глазах могучего владельца «Ауди» идти к подъезду дома напротив. Четыреста пятьдесят рублей – это, конечно, ерундовые деньги, если других доходов нет, но Щербань уже отчаялся пристроить фотографии. Он пытался предложить их еще одному Алкиному кавалеру, красивому такому молодому мужику с чеканным профилем, так тот ему чуть шею не сломал. Еле ноги унес. К самой Алке он боялся соваться с фотками. Все равно ж пожалуется своим буйным любовникам. Спасибо, что хоть этот согласился. Дрянной мужик. По роже видно. Отлупит Алку, как пить дать! Может, прямо этими фотографиями – да по красивому лицу! Но ему, Щербаню, до этого нет никакого дела. У него своих забот полон рот. Ноги бы не протянуть в этом гнилом Питере! Как тут только люди живут? Болото и есть болото, какими дворцами его не обставляй!

На полученные деньги первым делом Щербань купил себе аспирину и еще каких-то лекарств по совету тощей длинной аптекарши, которая при разговоре с ним брезгливо поджимала морковные губки. Еще купил батон, двести граммов самой дешевой колбасы и квасу в пол-литровой бутылке. Его вонючие мужики с утра ушли на дело, и он в спокойной обстановке выпил лекарства, смолотил колбасу с батоном, завернулся в грязные тряпки и заснул глубоким, тягучим и странным сном. Ему виделись оранжевые всполохи, сквозь которые он, Николай Щербань, брел неизвестно куда. А из той затягивающей неизвестности нет-нет да и выплывала танцующая Алка, такая же голая, как на его снимках, только с нынешним гордым лицом. Она с самым серьезным видом выделывала непристойные кренделя и время от времени грозила ему пальчиком с кровавым ноготком. Щербань хотел выбраться из оранжевых всполохов, потому что Алка надоела ему до смерти, но ничего не получалось. Он все брел и брел прямо в пасть черной бездны, а Алка все грозила и грозила ему тонким пальчиком.