Страж и королева - Татьяна Алая

разу, как же мне удалось убить сразу трех. А я пытался скрыть раздражение, вынужденный вспоминать снова и снова те тяжелые для себя моменты. Но именно поэтому мысль вернулась к медальону.

— Пап, а ты знал такого стража — Гердика? — спросил тогда тихо, когда мы остались вчетвером, даже Лира ушла.

Лицо отца помрачнело.

— Да. Отличный был парень. Сын Старейшего. Ушел служить уже давно, но так и не вернулся. А почему ты спросил о нем?

Я со вздохом полез в баул и вытащил медальон, показав тот на ладони.

— Вот. Нашел у тех ведьм, — произнес тихо.

— Его? Это точно? — лишь сухо спросил отец, уже понимая правду.

Ответом был мой подтверждающий кивок, а воспоминания опять нахлынули плотным потоком, но в последний момент мне все же удалось скрыть все эти сумбурные чувства. Но взглянув на отца, вдруг понял — даже через все эти годы тот понимал меня как никто. Папа лишь понимающе вздохнул.

— Не хочешь, не говори. Это не так важно. Ты принес его знак обратно. И это главное.

— Да, — ответил я, — А еще, что тот погиб как страж.

Затем сжал медальон в руке и посмотрел на родных.

— Подождите, сейчас приду.

И сказав это, пошел к Старейшему. Мне не хотелось огорчить никого всей правдой гибели парня, но отдать медальон должен был. Это стало как очередной долг памяти тем стражам, кто стал жертвами тех трех ведьм до меня. Всем им…. После трех лет размышлений об этом я был уверен, что должен рассказать правду о даре. Мы все должны были знать правду о том, что являлось частью нас, в крови каждого стража. А кто мог понять и осознать это лучше, чем самый главный из нас? Но сначала нужно было выполнить другое, не менее важное дело.

— Старейшина, — сказал я почтенно, подходя к седому мужчине.

— Да, Арай, — ответил тот, внимательно посмотрев. — Слушаю тебя.

— Думаю, должен отдать это вам, — сказал тихо и протянул медальон его сына. Лицо мужчины еле уловимо дрогнуло, но не больше. Лишь глаза отразили понимание, которое не хотелось принимать. А затем он прошептал:

— А я думал, что он жив. Просто решил посвятить себя служению, потому не вернулся. Так хотел в это верить…

Сожаление и горечь были в его словах и движениях, но больше ничем тот не выдал своих чувств. Не имел права.

— Простите, но мне казалось это правильным — вернуть вас медальон, — сказал я тихо, словно оправдываясь, неожиданно пожалев, что невольно этим отнял надежду. Кто знал, как было бы лучше?

Старейшина же посмотрел уставшими от книг глазами и тяжело вздохнул.

— Нет. Спасибо. Ты прав. Лучше определенность….

И тут я не выдержал. Он должен был знать, что у сына не было шанса, потому что тот не знал того, на что способен. Этой трагедии бы возможно не случилось, если бы парень был готов и знал о даре больше. Потребность рассказать, поделится ради других, заставила говорить прямо сейчас.

— Старейший, они пили дар. Те ведьмы. Не знаю как, но они смогли отделить их от стража и получали нашу силу, — сказал, смотря на самого мудрого среди нас.

Тот неожиданно взглянул в ответ зло и презрительно.

— Что ты такое говоришь? Это невозможно и никогда не могло быть. Тебе привиделось. И только потому, что ты герой и прошел тяжкие испытания, не буду обращать внимание на эту несусветную ересь. Но советую, Арай, забыть и больше никогда ничего подобного не говорить. Не повторять этой глупости никому, чтобы не подняли на смех или того хуже, не показать себя слабаком и трусом. Поставить под сомнение, что ты действительно убил тех ведьм.

Я был ошарашен такой реакцией. Видимо горе потрясло его сильнее, чем мне показалось, и притупило интуицию. Но и говорить больше о даре и обстоятельствах смерти его сына после этих слов просто не имело смысла. Разочарование и раздражение с огромным сожалением, — вот все, что было теперь на душе.

Старейшина же еще раз грозно взглянув, ушел от меня быстрым шагом. Я стоял в задумчивости, еще ошарашенный нежеланием Старейшего выслушать и понять. Это было немыслимо. Тут же подошел обеспокоенный отец.

— Что ты ему сказал, Арай? Никогда не видел Валтара в таком гневе.

Мне осталось лишь печально вздохнуть.

— Пап, я сказал правду. О его сыне и о том, что видел там, у ведьм. Но он не верит. Совершенно не верит. Но я не лгу. Почему так?

— Ослеплен горем, прости ему это, — тихо заметил отец тоже слегка озадаченно.

Затем посмотрел внимательнее и тихо спросил:

— А что ты видел?

Я сомневался несколько секунд, но веря ему и еще помня те его смелые мысли про обучение кандидатов. И только потому решил рассказать.

— Ведьмы жили так долго, потому что питались даром стражей. Они умели отделить тот из нас, понимаешь? И ты прав. Кандидаты должны знать заранее, до начала служения, чем наделены, все свои возможности. Неправильно подвергать их такому риску, допуская к служению практически наивными идиотами. Чтобы погибли, как сын Старейшины и многие другие.

Понимание, что Гердик был ни один, промелькнуло в его глазах. Я же осторожно смотрел на отца, пытаясь предугадать реакцию на свои слова, но видел во взгляде не осуждение, а жажду узнать, даже юношеское любопытство в ответ. Это помогло тихо продолжить.

— Пап, дар это не то, что мы думаем и как его изучаем. Он живой. Понимаешь? И именно он помог мне с ведьмами и показал столько возможностей, о которых никто никогда не слышал и не думал из стражей. Ни один из нас.

Отец побледнел.

— Надеюсь, ты никому не говорил этого кроме меня?

— Нет. И тебе не могу рассказать все. Даже показать…., — сказал я, а он судорожно и оглядываясь тут же потянул меня домой.

— Не здесь.

Я согласно кивнул. Мать и Саела с напряженным лицами последовали за нами, когда мы с отцом быстрым шагом пошли в сторону дома. Мои мысли крутились о том, как много могу рассказать, как это важно. Не терпелось поделиться новыми знаниями как можно быстрее. И тогда, чтобы хоть как-то отвлечься, решил задать сестре мучавший меня вопрос.

— Скажи, зачем Лира на меня напала в лесу? Ведь мы дома.

Девушка, в которой с трудом узнавал ту пигалицу, которую оставил с родителями семь лет назад, виновато взглянула и вдруг прошептала:

— Она решила, что ты подглядывал, как мы купаемся и голые выходим из воды и подслушивал.

— За вами? — выдохнул я ошалело от такого предположения. — Зачем мне это