Дождь в Париже - Роман Сенчин

Эти сетования стали перерастать в планы открыть такой-то модный магазин, сякой-то салон красоты, лавочку сладостей, установить аппараты воздушной кукурузы.

Андрей посмеивался над их трескотней на кухне или в одной из очень немногих тогда в Кызыле кафешек.

Но вот Ольга отправилась с подругами в Новосибирск, и они привезли несколько сумок косметики и бижутерии, очень похожей на ювелирку.

Девушки арендовали нишу в магазине «Юность», организовали там магазинчик «У Светланы» по имени их верховодчицы. Почти сразу – еще один магазинчик с тем же названием в Доме быта.

Андрей не забеспокоился, напротив, был рад, что жена увлеклась делом, причем без отрыва от учебы.

Сама она не торговала, и это Андрею нравилось тоже – жена в руководителях. Отец и мать Ольги относились к ее делу нормально, со сдержанным одобрением… Тем более что бизнес в их семье не считался чем-то постыдным: отец после разрешения приватизировать государственную собственность стал владельцем бокса для нескольких автомобилей, станции техобслуживания, еще чего-то. Мать открыла первый в городе солярий с двумя камерами. Горизонтальной и вертикальной.

Как-то незаметно Андрей стал превращаться в домашнего мужчинку. Даже сам себя иногда в шутку так называл – «я домашний мужчинка». Держал квартиру в чистоте, научился готовить разные интересные блюда, все больше времени проводил перед теликом, с пивком…

Снаружи, за дверью, было не то чтобы очень опасно – волна межнациональных напрягов и пацанских разборок пошла на спад, – а неуютно… Нет, не то… Уютно и раньше особенно не было, но какая-то сила выталкивала его туда, на улицу, заставляла непонятно что искать, узнавать, открывать. А теперь эта сила исчезла. Открытия, как ему казалось, кончились.

Еще недавно все бурлило в их маленьком Кызыле. Не только разнообразная грязь поднялась, агрессивная и опасная, но и ценное, важное. Вдруг оказалось, например, что здесь множество интересных музыкантов. И традиционных (хотя в советское время их выступления на родине были редкостью), и рокеров, и тех, кто синтезировал традиционность и рок. Одна из групп так и называлась – «Биосинтез».

Часто проходили музыкальные фестивали, театральные премьеры, выставки художников. Появились в изобилии шаманы, которых еще недавно невозможно было найти днем с огнем… Накануне приезда в Кызыл осенью девяносто второго далай-ламы многие тувинцы вдруг заявили о себе как о ламаистах, и далай-ламу встречали сотни монахов в оранжевых и бордовых одеяниях и со свежевыбритыми головами.

Андрей оказался среди собравшихся на центральной площади. С одной стороны она заканчивалась Домом правительства, с другой, противоположной, – Музыкально-драматическим театром на высоком фундаменте. Там, возле входа в театр, усадив в огромное красивое кресло, и чествовали воплощение кого-то божественного – Андрей так и не разобрался, кого именно, – главу всех ламаистов.

Глядя, с каким небывалым почтением и благоговением, поистине как к божеству, подходят к далай-ламе и люди в пиджаках и галстуках, и монахи, и старики со своими жиденькими бородами, и мастера национальной борьбы хуреш в своих трусиках, сапожках и шелковых жилетках, как смотрят на далай-ламу простые тувинцы на площади, слушают его проповедь, Андрей решил, что вот теперь народ обрел своего наставника, нашел цель и отныне все будет хорошо и правильно.

Но далай-лама уехал, праздник закончился, продолжились тяжелые будни. Бедность, отсутствие работы у одних и работа почти без зарплаты или с многомесячной ее задержкой у других. Духовное озарение утонуло в болоте реальности… Искусство тоже сходило на нет.

Однажды Белый привел Андрея на «эксклюзивный», как он сказал, концерт «Биосинтеза». Концерт должен был состояться в маленьком, но отлично оформленном зале в здании бывшего Дома политпросвещения. Наверное, раньше в нем проводили заседания для узкого круга партийных или еще каких товарищей, а потом отдали «Биосинтезу» для выступлений и репетиций.

Стены обтянуты черной материей, развешаны ламаистские маски, шаманские головные уборы с перьями, бубны, шкуры… Освещение таинственное, интригующее… Белый с Андреем устроились на предназначенных им местах в последнем ряду.

«На халяву и здесь ништяк, – шепнул Белый. – Знаешь сколько билеты стоят?!» – и не сказал сколько: и так было понятно, что запредельно. Белого пустили как собрата, а он прихватил Андрея.

Публика подобралась солидная. Андрей узнал известных в городе предпринимателей (тогда слово «бизнесмен» еще не особенно употреблялось), депутатов Хурала, артистов, литераторов… Белый занимался музыкой, у него была своя рок-группа под названием «Черная лестница», которая играла страшно модный в то время гранж; несколько раз она выступила на сборных концертах, получила хорошие, хотя и слегка испуганные отклики в прессе, даже в главной газете, печатающей документы и постановления, «Тыва республика». Что-то такое было в той статье: «Изломы и противоречия нашего времени ярче всего выразились в надрывных композициях рок-коллектива “Черная лестница”»… В общем, Белого признали коллеги, большинство которых, правда, играло этническую музыку, пело о природе, шири степей и высоте гор.

Концерт задерживался. Люди начали проявлять нетерпение. Один из явно очень важных зрителей – коренастый молодой тувинец в кожаном пиджаке, с барсеткой на запястье – поднялся и стал ходить по проходу.

«Блин, двадцать минут как начать должны, – сказал Белый, глядя на вынутые из кармана часы со сломанным браслетом. – Пойду позырю, чего они». – И он шмыгнул в соседнюю комнату, которая служила гримеркой.

Вернулся почти сразу и дернул Андрея за рукав:

«Набухались. Не будет сейшена… Пошли отсюда».

Андрей поупирался, не веря. Как так? Ведь все готово, даже инструменты на сцене – гитары прислонены к динамикам, виолончель вставлена в специальную подставку… Но сдался, побрел вслед за Белым.

«Ну а что им делать еще? – уже на улице заговорил рокер-одноклассник как-то насмешливо. – От этого этно только и бухать до отруба. Скучно ведь. Смысла нет. Степь воспевать, Улуг-Хем неугомонный, голосом вибрировать. – И он изобразил что-то вроде хоомея; получилось, кстати, неплохо. – Сколько можно?»

У «Черной лестницы» тексты были социальные – под «Кино», «Алису», «ГО»… О суициде пели, никчемности и брошенности… «А я ничё не знаю, ничего не понимаю. Насрать!»

Андрею не очень-то нравилось, но упорство, с каким занимался этим делом тот, с кем он дружил с детского сада, удивляло и даже рождало зависть: вот Белый нашел смысл, а он, Андрей, так как-то болтается. Ну не болтается – живет. Но все равно – бесцельно, пустовато…

И хотя Белый ругал исполнителей этнической музыки за пьянство, порожденное безыдейностью, но и участники «Черной лестницы» тоже все сильней налегали на алкоголь. Благо после горбачевских ограничений и нехватки водки, пива в самом начале девяностых к девяносто третьему недостатка ни в чем не стало. Днем покупай в магазинах, ночью – в киосках. Хочешь – литровые бутыли, хочешь – поллитровки, читушки, мерзавчики, «скорую помощь» в стеклянных или пластиковых стаканчиках… Некоторое время очень популярна была водка в жестяных банках типа пивных. А спирт «Рояль»! Сколько его выглушили в то время…