Дождь в Париже - Роман Сенчин

Телевизор показывал предвыборный марафон «Голосуй, или проиграешь». Жизнерадостные до предела, говорливые, гибкие, как куклы из мягкой резины, молодые девушки и парни доказывали, что президентом должен снова стать Ельцин. Музыканты пели в его поддержку, мускулистые чуваки с голыми торсами и чувихи со стройными ногами делали кульбиты и не переставая улыбались, улыбались.

Особенно удивил – нет, поразил – Андрея ведущий этого марафона – гуттаперчевый человечек по имени, а может, по кличке Саша Пряников. Он был каким-то популярным радиоведущим, что ли, но Андрей его популярность пропустил и теперь с любопытным недоумением наблюдал за ним. Это был новый типаж не только на ТВ, но и, кажется, вообще в жизни. Способный говорить разборчивой скороговоркой сколь угодно долго, мгновенно на все реагирующий, неустающий, не умеющий отдыхать и грустить…

Вскоре такие заполонили всё телевидение, от музыкальных программ до политических ток-шоу, появились они и в повседневной реальности – подходили на улице, предлагая купить набор ножей, соковыжималку, супертерку и так забалтывали человека, что тот доставал деньги и менял их на ненужную вещь; они наполнили собой банки, страховые конторы, магазины, парикмахерские, кафе, телефонные трубки…

А тот Саша Пряников, кстати, пропал. Показал, как надо, и исчез. Очень редко и коротко появлялся на экране, но какой-то уже другой, словно после долгой, изнурительной болезни. Может, только в рекламе стирального порошка «Тайд» напомнил себя тогдашнего…

И вот Андрей тем июньским днем девяносто шестого года наблюдал за рождением новой эстетики, новой породы людей. Пришла Ольга, и он стал было делиться с ней впечатлениями. Столько накопилось, что сказать… Но она перебила. Слишком спокойно, сухо велела:

«Выключи, пожалуйста».

Андрей послушно нажал на красную кнопочку дистанционки. Шум праздника исчез.

«Что-то случилось?»

Ольга смотрела на него тем странным взглядом, который Андрея и тревожил, и нравился ему.

«Оль, что?»

Подумал: бизнес накрылся. «Ну и хорошо. Проживем… Она будет дома, будет вся моя… Будем вместе, как вначале».

«Андрей, нам нужно разойтись», – по-прежнему сухо, без надрыва и слез сказала она.

Эта интонация заслонила смысл слов. И Андрей переспросил, действительно не поняв, не расслышав:

«Что?.. Оль, что?»

«Зачем ты заставляешь меня повторять? – Она прошла по комнате. Тонкая, стройная, в голубых джинсах, бордовой кофточке, легких туфлях без каблуков.

«Не разулась», – отметил Андрей, хотя у них было принято разуваться в прихожей… И тут до него дошел смысл ее слов.

«Как – разойтись? Оль, что случилось?»

Он ожидал много слов, объяснений. Но она, его жена, была спокойна. Нет, это было не спокойствие, а уверенность, решимость. Решение зрело, зрело, и Андрей мог бы догадаться об этом, натыкаясь на ее странный взгляд, попытаться выяснить, что он означает, изменить ее мнение, изменить свою жизнь, но он не догадывался, лень было… А теперь уже поздно. Она решилась. И ушла.

Позже Андрей много раз наблюдал да и на себе испытывал это женское свойство: разлюбив мужчину, они рвут отношения, рушат семьи, и вернуть их невозможно. Любовь чаще всего сменяется каменным каким-то, ничем не разрушаемым презрением.

В фильмах, книгах сплошь и рядом – о несчастной любви, о любовных треугольниках и многоугольниках, об изменах… Шекспировские страсти. В жизни же чаще все иначе. По крайней мере в том, что касается ухода жен от мужей.

Мужчина нередко может жить с женщиной, которую разлюбил, даже не изменяя ей. Жить и жить по установившемуся распорядку, скользить по желобку дней и лет; без любви заниматься сексом, есть приготовленные нелюбимой блюда, целовать рефлекторно, автоматически, уходя на работу, возвращаясь с работы… А женщины редко способны быть вместе с тем, кого разлюбили. Кого они действительно любили, но потом перестали.

Раньше в основном уходили от мужей, не оправдавших их девичьих мечтаний, оказавшихся не принцами, молодые. Год, два, три ждали и – бросали. Теперь и пожилые уходят. По большей части не мужчины бросают состарившуюся жену, а жены – обленившегося, размякшего на диване мужа. И странным образом молодеют, находят дело, которое приносит радость и деньги. Примеров Топкин увидел за последние почти два десятка лет – после того как его бросила Ольга – хоть отбавляй…

Ольга ушла не потому, что кого-то полюбила, не к другому мужчине, а чтобы не размякнуть вместе с Андреем. Три года наблюдала за ним в роли мужа, подождала от него чего-то – чего-то мужского, не дождалась и сказала:

«Нам нужно развестись».

Позже, обдумывая причины, прокручивая и прокручивая в памяти свою семейную жизнь, Андрей как-то раз записал на случайном листке: «Мужчина, как какой-нибудь лев, хочет, добившись женщины (самки), чтобы она его обслуживала, а он бы ее потенциально защищал. А женщина хочет, чтобы ее мужчина каждый день совершал ради нее реальные подвиги. Удивлял, на худой конец. Одно с другим не стыкуется, и отсюда все проблемы, обилие разводов, глубинная несовместимость мужчины и женщины».

Выразив эту не очень-то свежую для человечества мысль письменно, Андрей почувствовал облегчение. Пусть слабое, но все же. Словно нашел лекарство от боли… Спрятал листок в коробку с разными квитанциями, чеками, паспортами на стиральную машинку, телевизор, миксер. Засунул на самое дно. Но знал, все время помнил, что лекарство там, что оно есть.

А поначалу было очень тяжело. Невыносимо. Вот есть выражение «мир рухнул». Для Андрея тогда именно так и случилось – мир рухнул. И он ютился на диванчике посреди черной пустоты…

Ольга почти ничего не взяла из вещей, и от этого было еще хуже. Во-первых, она как бы давала понять: мне противно все, связанное с тобой, сгнивай среди этого барахла, ничтожество, а во-вторых, казалось, что ее уход не по правде, что вот-вот вернется, скажет с улыбкой: «Испугался? Поверил? Ну как мы порознь… Но – берись за ум, стань мужчиной наконец. Мне не нужен комнатный мужчинка».

Больше недели Андрей не выходил из квартиры, ждал. Лежал, проваливаясь в сон, тут же выныривая, будто кто его выталкивал, снова проваливаясь… С трудом, как немощный старик, поднимался, ощупывал пальцами ног пол, медленно брел к холодильнику, что-то съедал, сразу чувствуя тошноту и отвращение к пище. Заглядывал в их спальню, смотрел на широкую, с таким удобным матрацем тахту…

Хотелось кому-нибудь позвонить, рассказать о своем горе, спросить совета. Знакомых и приятелей было полно, имелись и те, кого принято называть «друзья». Но… но как им рассказать? Стыдно. И родителям сообщать стыдно. Они оставили его, считая, что он стал серьезным, самостоятельным, а он…

Брезгливо щупал свое размякшее от пива и телевизора тело, ощущал свою тяжесть. Бессильную тяжесть слабого существа.

Найти Ольгу, доказать, что исправится… Нет, понимал: она не изменит решения. Тот ее взгляд сказал об этом. Кончилась их семья. Но, может… Мысль зацепилась за Ольгиных родителей: может, они как-то смогут, повлияют, убедят…