Оранжерея - Чарлз Стросс

Но я все еще тревожусь о Касс.

Когда мы вернулись домой после напряженного церковного собрания, я проверила статистику нашей когорты. Джен лидирует по показателю «социальные связи», на втором месте– Алиса, ее помощь с выбором одежды высоко оценивается. Я,разумеется, в нижней части рейтинга. Можно посмотреть диаграмму распределения поощряемых активностей– похоже, все остальные зарабатывают на сексе со своими партнерами. Таков самый легкий путь набить рейтинг. Ясмотрю диаграммы Касс– у нее с Майком весьма стабильно протекающие половые отношения.

Мне этот факт кажется необъяснимо удручающим. Остальные явно ждут, что и мы с Сэмом подключимся, но я не хочу делать ничего, что могло бы подсластить пилюлю (хоть бы капельку) Джен. Возможно, это инфантильная позиция, но мне почему-то тяжело осознавать, что мой рейтинг постоянно проверяют. Все ждут, что я сдамся и позволю Сэму взять то, что, по их мнению, он непременно должен хотеть. Жаль, что они так мало знают о нас.

Примерно две недели спустя мое состояние доходит до точки кипения. На дворе– знойный утомительный вечер вторника. Япровела утро, тренируясь на свежем воздухе– соседей по-прежнему нет, хотя через пару недель прибудет еще одна группа и пара семей неподалеку все же нарисуется. После тренировки я на весь день заперлась в гараже. Учусь сварке с грехом пополам– удивительно, что пока обошлось без ожогов и ударов током. Уменя есть смутные воспоминания о том, что давным-давно я уже занималась этим делом– но пропасть минувшего, очевидно, велика, да и я забыла почти все, что знала. Что-то не так здесь и с качеством материалов– куски пружинной стали, которые я пытаюсь спаять в одно целое, становятся хрупкими у сварного шва. Когда я пытаюсь согнуть свое детище, стоившее часа работы, в тисках, оно лопается по всей длине и разлетается по сторонам маленькими фрагментами, один из которых, стой я чуть левее, мог залепиться мне прямо в глаз.

Внеприятном шоке от произошедшего я возвращаюсь в дом– разобраться с ужином. Если оставить Сэма после работы наедине с собой, он плюхнется в кресло перед телевизором и забудет обо всем– в первую очередь, о какой-то пустячной готовке еды для двоих.

Ивот я на кухне одна, копошусь в замороженных полуфабрикатах и в какой-то момент умудряюсь уронить одну из упаковок на пол с высоты своего роста. Та лопается, и содержимое обильно рассыпается по полу. Наступает один из тех эпизодов, когда кажется, будто вся Вселенная навалилась на тебя совокупным весом и все вокруг смеется над твоим незавидным положением. «Какого хрена я тут делаю?»– задаюсь я вопросом и через мгновение начинаю рыдать.

Язаперта в совершенно неадекватном теле и у меня остались обрывочные воспоминания о том, кем я была, что подталкивают меня к поискам лучшей жизни. Япопала в ловушку зеркального отражения исторического общества, где все были сумасшедшими по умолчанию, сведенными с ума иррациональными законами и бестолковыми обычаями. Вот я думаю, что помню, как была в реабилитационном центре, читаю письмо, написанное для себя более ранней версией,– и как я узнаю, что взаправду писала письмо самой себе? Ядаже не помню, чтобы я это делала! Вполне возможно, это шутка. Конфабуляция. Моя собственная глупая попытка привнести немного волнения в жизнь, полностью лишенную интереса. Разглагольствования о могущественных преследователях, желающих мне смерти, с каждым днем кажутся все более неправдоподобными, и я списала бы их в невероятные, если бы не тот чернокожий тип, что напал на меня перед самым заселением в симуляцию.

Яне могу вспомнить решительно никаких причин, по которым кто-то мог желать мне смерти. Во всяком случае, на данный момент даже умеренно компетентный новичок наймит сочтет это тривиальной задачей– я даже не могу поставить замороженную стряпню в микроволновку, предварительно не поваляв по полу. Яподолгу торчу в гараже, мастеря арбалет– и планирую вдобавок на раз-два выковать меч,– в то время как враги, если они и впрямь существуют, организуют паноптикум, общество абсолютной слежки, и располагают оружием вроде той штуки, что лежала на церковном алтаре. Лезвия, сделанные из лазерного суперконденсата, волноводы генераторов червоточин. Ножи, рассекающие пространство-время. Убийцы придут за мной средь бела дня, при поддержке целой свиты редакторов памяти и экзистенциальных программистов. Мне некуда бежать– отсюда нет выхода, кроме как через Т-ворота, контролируемые экспериментаторами. Следовательно, нет и входа. Ия даже не знаю, потеряла ли Кей– вполне возможно, я потеряла ее из-за того, что приняла Касс за Кей,– и почему вообще позволила Пикколо-47 уговорить себя сунуться сюда. Все, что у меня есть,– собственная память, но даже на нее я не могу полагаться.

Ощущаю себя беспомощной, потерянной, ужасно незначительной. Образ кухни расплывается перед глазами– его застилает пелена слез. Щелкает замок входной двери, из прихожей слышны шаги, и это больше, чем я могу вынести.

Сэм находит меня на кухне, рыдающей и шарящей в поисках совка.

–Что…

–А… да я…– Мне удается выкинуть коробку в мусорное ведро и бросить совок поверх нее.– Ничего особенного.

–Видно же, что не «ничего»,– настаивает он.

Логично.

–Не хочу об этом говорить.– Яшмыгаю носом и вытираю глаза рукавом, смущенная и ненавидящая себя за проявление слабости.– Не важно.

–Ну, скажи.– Его рука утешительно ложится мне на плечи.– Так, пошли за мной.

–Пошли.

Он ведет меня из кухни в гостиную, к большим стеклянным окнам. Ясмотрю, толком не понимая, как он открывает одно из них. От пола до потолка окно само по себе образует дверь, дверь в сад за домом.

–Идем,– говорит он, выходя на лужайку.

Яследую за ним на улицу. Трава успела подрасти и стать длиннее, чем прежде. «Что тебе от меня нужно?»– думаю я.

–Садись,– говорит Сэм. Яморгаю и смотрю на скамейку.

–Ладно.– Снова шмыгаю носом.

–Жди здесь,– велит он и возвращается в дом, оставив меня наедине с моим глупым и отупляющим чувством неадекватности. Ясмотрю на траву. Влажно (у нас в обеденное время спрогнозированы осадки, вода мягко моросила из миллиона крошечных форсунок, воткнутых в небо), и улитка с трудом пробирается вверх по стеблю прямо у моих ног. Вон еще одна– неподалеку. Хорошее время для самодостаточных моллюсков, что всюду носят на горбу собственный микрокосм. Чувствую мимолетный укол зависти. Вот она, я, внутри самой большой раковины, какую только можно представить– но ее стенки легко просматриваются. Каждый шаг, жест– все уходит на мониторы и датчики наших соглядатаев-экспериментаторов. Глупая гордыня заставляет думать, что я действительно могу переползти из одной скорлупы в другую, скрыться в недрах самой себя…

Сэм что-то протягивает мне.

–На, выпей.

Яберу стакан. Он отлит из голубого стекла и имеет тяжелое основание, покрытое узором. Прозрачная жидкость заполняет его наполовину. Явдыхаю горьковато-лимонный аромат.

–Давай, не отравишься.

Яподнимаю стакан и делаю глоток. Джин-тоник, подсказывает глубоко укоренившийся фантом памяти.