Путешествие за смертью. Книга 1. Могильщик из Таллина - Иван Любенко

— Вы о чём?

— Восемь лет тому назад был у меня один приятель из военной разведки. Его тоже звали Константином Юрьевичем. А вчера в церкви Святого Олафа незнакомец, сидевший почти у самого алтаря, показался мне очень на него похожим. Надеюсь, это не он. Нет ничего горше, чем разочарование в людях. Часто с этим сталкиваюсь, — он печально улыбнулся, — и никак не могу к этому привыкнуть.

— Тот же мой источник, прочитавший в газетах об убийстве в церкви Святого Олафа, сказал мне, что с неделю назад, он видел, как Минор и Карл Бартелсен пили пиво в баре «Петербургской гостиницы».

— Неужели? — воскликнул Ардашев и потёр переносицу. — В убийстве Карла Бартелсена полиция подозревает кальканта Ильмара Ланга. Он задержан. Только вот вопрос о связи двух происшествий остаётся открытым. Тут может быть три варианта: первый, — оба убийства между собой никак не связаны, и преступники — действуют независимо друг от друга; второй — оба убийства совершены одними тем же лицом, мотив один; и третий, — оба убийства совершены разными людьми, состоящими в одной банде, у них общий мотив. — Если представить, что случился второй вариант, отыскав изобретательного убийцу Бартелсена, можно выйти на преступника, сбившего советского дипломата.

— Вы правы.

Волков закурил папиросу. Ардашев, наградив себя зелёной конфеткой ландрина, спросил:

— Нет ли новостей о дате прибытия золота?

— На сегодняшний день источнику об этом ничего не известно. А как ваши успехи на этот счёт?

— Пока никак, но надежду не теряю.

— Надежда — самое произносимое слово белой эмиграции. Мы надеялись на Деникина, Колчака, Врангеля….

— «Делай, что должен, и свершится, чему суждено». Мне ли напоминать вам изречение Марка Аврелия?

У капитана на виске забилась жилка. Несколькими длинными затяжками он докурил папиросу и, раздавив окурок, вымолвил негромко:

— Я делаю, вы делаете, белая армия делает, а красные продолжают наступать. Они расстреливают священников, закрывают храмы, жгут иконы, плюют на Господа и всё равно побеждают. Неужели они сильнее Бога?

— Сатана пока одолевает, к сожалению.

Волков потёр ладонью горло и спросил:

— Ну хорошо. Допустим мы узнаем, когда в Ревель придёт золотой пароход, а что дальше? Будем закладывать в трюм мину с часовым механизмом?

— Ни в коем случае. Мы должны сообщить эстонской таможне о контрабанде, а правительство Врангеля, в лице Петра Струве, будет добиваться передачи золота в Крым.

— А как же Франция? Она первая заявит права на него, поскольку большевики отказались признавать долги царского правительства перед Парижем.

— Капитан, наша задача арестовать груз и привлечь внимание европейских газетчиков. Остальное — забота дипломатического корпуса правительства Юга России. Не стоит так же думать, что, продав золото, Москва добудет на эти деньги хлеб и повезёт его в страну кормить народ. Нет, они скорее, купят оружие. Иначе красная армия не полезла бы в Польшу. Большевики бредят идеей мировой революции. Для них главное — коммунистическая идея, а не то, что сегодня на ужин будет есть крестьянин или рабочий. Я совершенно уверен в том, что убийство барона Калласа — дело их рук. Газетный магнат не шёл ни на какие сделки с Москвой и гневно клеймил ленинцев и троцкистов в печати. Его нельзя было подкупить, в отличие от его зятя, у которого Охранная полиция при обыске обнаружила царские империалы. Стало быть, каким-то образом большевикам удалось доставить золото в Таллин.

— Скорее всего поездом, дипломатической почтой.

— Вот именно. Сколько они привезли? Пусть двадцать килограмм, пусть пятьдесят или даже сто… Но мы говорим с вами о десятках тонн. Это совсем иной порядок цифр. В перспективе речь идёт не об одном золотом пароходе, а о нескольких. И потому у того, в чьи руки золото попадёт и во многом будет зависеть и будущее нашей с вами страны.

Ардашев поднялся и, посмотрев в небо, сказал:

— А дождя не будет. Вы зря прихватили зонт. О времени нашей следующей встречи я сообщу вам по телефону, справляясь о фотографическом заказе на портрет. Вы поинтересуетесь у меня его номером. Я назову. Номер — время встречи. Она состоится на следующий день после телефонного звонка. Место — смотровая площадка колокольни церкви Святого Олафа. Честь имею, капитан.

— Честь имею.

Волков остался сидеть на скамейке.

Когда Клим Пантелеевич почти скрылся из виду, пошёл дождь. Холодные крупные капли падали на землю и прибивали к ней пыль, которая постепенно превращалась в грязь. «Он определённо намокнет, — раскрывая зонт, подумал агент, и мысленно добавил: — Все ошибаются. И даже Ардашев».

Изрядно промокший, Клим Пантелеевич вернулся домой, переоделся и заказал хозяйке кофе.

Он достал лист бумаги и по памяти нарисовал фортепьянный ряд. Чёрные клавиши слегка заштриховал и снова вернулся к мысли, которую подсказала Анастасия: «Если ноту ля, взять за первую клавишу, и отсчитывать потом все остальные по порядку, включая чёрные, то получается 12 клавиш до следующей ноты ля. Таким образом, каждая из них будет иметь свой номер. Тогда получается, как она и говорила: до диез — ля — фа диез — ля, что соответствует цифрам: 5, 1, 10, 1».

Вошла хозяйка. Поставив поднос, она удалилась.

Сделав глоток горячего кофе, частный сыщик продолжил размышлять: «Ясно, что злодей, написав эти ноты, хотел, чтобы Бартелсен их увидел и они произвели на него впечатление. Стало быть, либо органист заранее знал, что они означают и раньше обсуждал это с убийцей, либо он сам каким-то образом упомянул преступнику эти цифры. Можно ли допустить, что имелась в виду денежная сумма? Можно, конечно, но это слабое предположение, которое ни к чему не приводит и ничего не объясняет». Ардашев поднял взгляд на циферблат настенных часов и его осенила мысль: «А что, если заменить арабские цифры римскими?».

С видом человека, решившую выполнившего утомительную работу, он откинулся в кресле и бросил карандаш на стол. «Загадка разгадана! Теперь всё становится на свои места. У итальянцев и сегодня цифра 17 — несчастливое число. А тянется это поверье ещё со времён древнего Рима, когда использовалась анаграмма цифры XVII–VIXI, то есть «я жил», или «моя жизнь закончена». Это римская эпитафия, по смыслу равносильна «пришла смерть». Мне надо было сразу догадаться, что четыре ноты означали не арабские, а римские цифры. И тогда всё бы сошлось: до диез — ля — фа диез — ля соответствуют не 5, 1, 10, 1, а V, I, X, I, то есть «VIXI». Это была прямая угроза, или приговор органисту храма Святого Олафа. В довершение ко всему, семнадцатая страница его нотной тетради — XVII — так же является анаграммой «VIXI». Преступник — надо отдать ему должное — совершенно верно рассчитал сколько пройдёт времени, пока органист доиграет до того места, где вписаны четыре ноты и с такой же поразительной точностью определил, когда пламя свечи пережжёт верёвку, удерживающую гирьку, и стрела вылетит из арбалета. Ни отпечатков пальцев, ни написанного текста, по которому графолог может определить злоумышленника по почерку, он не оставил. Написанные ноты — не в счёт. Скрипичный ключ напечатан в типографии, а два диеза, четыре заштрихованных нотных головки и четыре штиля (два вверх и два вниз) не дают графологу никакой надежды. Слишком мало рукописного текста. Остатки старой тетивы в комнате кальканта увели следствие в неверную сторону и указали на негодный объект — Ильмара Ланга, на которого и клюнул инспектор Саар. Идеальное убийство. Никаких улик». Ардашев допил кофе. Подойдя к окну, подумал: «Много я видел изобретательных способов отправления на тот свет, но такого эффектного, как этот ещё не встречал. Обычно так работают либо гениальные самоучки, либо профессионалисты».