Волынский. Кабинет-Министр Артемий Волынский - Зинаида Чиркова

— Достойная смерть великого человека! Не только гетмана — вши заели и римского диктатора Суллу, загрызли иудейского царя Ирода, а в гробу испанского короля Филиппа Второго так и остались догрызать его труп!

Карл нимало не огорчился смертью своего сподвижника. Ему было всего двадцать семь лет, и он твёрдо верил в свою великую звезду.

Пётр укреплял Петербург, свой любимый Парадиз, вступил в Финляндию, штурмом взял Ревель и Кексгольм, осадил и покорил Ригу. Но Карл упорно твердил:

— Пусть он строит. Я вернусь — всё разрушу...

Удивительная самоуверенность и победное легкомыслие. Турки уже не знали, как вытурить его из своих пределов. Сдерживало их только одно: Карл просил гостеприимства, а по мусульманским понятиям обидеть гостя в своём доме никак нельзя, и турки терпели все сумасбродные выходки шведского короля долгих пять лет.

Толстой доносил Петру обо всех выходках шведского короля, и потому Россия так настаивала на выдворении Карла из турецких владений. Пётр понимал, какие интриги плетёт Карл из своего дома под Бендерами, путает в них, как паук в паутину, Австрию и Францию, настаивает на объявлении войны Турцией России.

Потому и спешил теперь Пётр на юг, что Турция, теснимая послами иностранных дворов, воздействующих на султана Ахмеда III, совершенно неожиданно открыла боевые действия. Карл горел желанием взять под своё командование всю турецкую армию, уж он бы отомстил за свой разгром под Полтавой. Но великий визирь Мехмед-паша отклонил домогательства Карла:

— Не подобает, король, тебе, христианину, руководить правоверными мусульманами. Я сам поведу своих янычар...

Только было обрадовался русский царь, получив известие о ратификации старого договора с турками: «Теперь уже в одну сторону очи и мысли имеем», — как через несколько месяцев весть страшная — война с турками.

Воевать на два фронта — тяжело. Пётр знал, что в Турции ведётся усиленная подготовка к войне: созывали ополченцев, проводили манёвры янычар, готовились и турецкие суда напасть на Азов. И агрессивные устремления султана подогревал Карл. Он постоянно, денно и нощно, втолковывал султану через его визиря, что Пётр не замедлит овладеть Крымом, а потом поведёт свои войска на Константинополь. И это в том случае, если сокрушит всю силу Швеции. Плевать было Карлу на то, что его страна разорена, армия погибла, а сам он сидит на хлебах у турецкого султана, и тому лишь законы гостеприимства стоят преградой.

Но шведский король добился своего: посулами, угрозами, интригами вынудил он султана к боевым действиям.

Пётр заметался. Он обратился к султану с предложением восстановить мир — попытка его не имела успеха. Он обращался к Англии и Голландии с просьбой быть посредниками при заключении мира со Швецией на выгодных для Карла условиях — отдать всё, что завоёвано Россией, за исключением исконно русских земель — Ингрии и Корелы, а также Нарвы, а Лифляндию с Ригой передать Польше. Но этим державам не было полезно усиление России на море, и они деликатно отвернулись от Петра, предоставив ему нести тяжесть войны и на севере, и на юге. Потирали руки от предстоявших кровавых битв.

Что ж, война так война. И вот Шереметев со своими войсками шёл на юг, как всегда, не спеша, осторожно, ссылаясь на весеннюю распутицу и бескормицу. В какой-то степени он был прав, но его медлительность оказалась в этом походе роковой. Как ни спешил, как ни понукал Пётр своего фельдмаршала, русские войска опоздали. Турки достигли Дуная прежде.

Пётр рассчитывал на помощь молдавского господаря Дмитрия Кантемира и валашского господаря Бранкована. Те уверяли его, что помогут и людьми, и продовольствием, и фуражом.

Кантемир действительно встретил в Яссах войска Шереметева и перешёл на сторону русского царя. Но поддержка его была мизерна. Отряды его были малочисленны и не готовы к войне, продовольственные магазины оказались пусты.

А коварный Бранкован до последней минуты уверял царя в своей поддержке, а сам тайно договаривался с турками, выдавал им все планы Петра.

Шереметев упустил время. «О замедлении вашем зело дивлюсь», — гневно выговаривал Пётр своему фельдмаршалу, окружённому несметным обозом не только с мебелью и продовольствием, но и с любимыми вениками из берёзы для жаркой баньки.

Артемий скрипел зубами, когда на привалах находил Бориса Петровича в своём любимом мягком покойном кресле, парящим ноги в медном тазу с горячей водой. Попивая любимый квасок, Борис Петрович медлительно читал донесения, диктовал жалобы царю, а потом валился на мягкие пуховики и богатырским сном спал почти до полудня.

Из всех донесений и ответов Шереметева, которые он обычно диктовал Артемию, тот составил себе вполне ясную картину развертывающихся событий. У северного соседа не было хлеба, мяса. Пётр неотрывно спрашивал Шереметева, как у него дела с продовольствием, но ничего утешительного Борис Петрович ответить не мог. Здесь тоже не было хлеба, закалывали пригнанных Кантемиром десять тысяч волов и коров, пятнадцать-двадцать тысяч овец.

Бранкован щедро сулил продовольствие, а сам пустил слух, что султан ищет путей к миру. Пётр поверил Бранковану и хотя узнал, что тот изменил и со всеми войсками перешёл на сторону султана, надеялся на благоприятный исход переговоров.

Он приехал к войскам в тот момент, когда проливные дожди сменились изнурительной жарой и на молдавские поля напала саранча, но не отменил похода на юг.

В своей походной палатке Артемий морщился от отвращения: кузнечики залетали в палатку, ползали по полу, набрасываясь на всё, что только можно было сожрать. Свечи, ветки, трава — всё служило предметом еды. Верный Федот тысячами убивал насекомых, но они всё летели и летели.

Артемий выбегал из палатки. Неба не было видно — тучи саранчи опускались на степь, живая волна катилась по всей огромной равнине, оставляя за собой голые, без коры и листьев деревья, землю без единого всплеска зелени, и двигалась дальше чёрным шевелящимся ковром.

Не помогало ничто. Солдаты жгли костры, убивали насекомых, но коричневые кузнечики садились на лошадей, съедали сбрую и заживо впивались в тела коней.

Такого ада Артемий ещё не видел и от ужаса и изумления при виде полчищ насекомых готов был бежать куда угодно.

Нестерпимый зной доканчивал дело. Воды не было, лошади роняли хлопья пены от жажды, люди обращали глаза к небу с немым вопросом: долго ли это будет продолжаться?..

Пётр сам видел состояние армии, видел, как у солдат от жажды хлестала кровь из ушей, глаз и носа, а многие умирали, не добравшись до вожделенных источников. А те, кто добирались, припадали к воде, опивались и сваливались замертво.

Но армия медленно, с остановками, страшной борьбой с саранчой, всё-таки достигла Прута. Вода оживила солдат, подняла на ноги обессилевших лошадей. И хотя продовольствия по-прежнему не было, армия приободрилась.

Уже первые стычки с янычарами показали, что русская армия во много крат меньше, нежели турецкое войско. Турок вместе с татарами, как открыли пленные, оказалось не 60-70 тысяч, как рассчитывал Пётр: турки собрали 180 тысяч янычар против 40 тысяч русских солдат.