Проклятие красной стены - Алексей Витаков

Глинка наклонился к Марии и поцеловал ее в щеку.

— И на том спасибо! Ладно, пошла я солдат ваших потчевать.

Ближе к утру возле башни Орел неожиданно вспыхнула серьезная заваруха. В предрассветном полумраке засверкали клинки пехотных палашей, грохнули выстрелы. Раздались возгласы: «Держи! Они здесь!» Это кричали солдаты, бросившие посты и прибежавшие на шум. Посреди толпы, орудуя своим страшным посохом, возвышался монах. Покалеченные и раненые разлетались от его ударов по сторонам и падали на землю. Сам же он старался приблизиться к стене.

— Ну, пора! — Глинка толкнул в бок Тишу.

Они подбежали к темному входу башни. Глинка резким и точным ударом в челюсть опрокинул в беспамятство охранника, сорвал у него с пояса кольцо с ключами от кандалов и устремился по боковой лестнице наверх. Он не сомневался, что несчастную держат в бойничной нише.

— Быстрее, — шепотом кричал он отстающему Тише. — Эй, есть кто живой?

— Есть, — раздался слабый голос из тьмы.

Глинка снял со стены факел и осветил лицо женщины.

— Она? — спросил он на всякий случай.

— Она. Мамка моя.

Тиша бросился к матери.

— Время не терять! — скомандовал Глинка.

— Откуда ж вы? — Матрена смотрела провалившимися глазами, под которыми темнели коричневые круги. — Сыночка, я ведь обезножена. Что же они, гады эти, со мной сотворили!

— Мамка, я тебя понесу! Ты только не шуми громко.

— А ну, дай мне! — пан Бонифаций отомкнул ключом замки на цепях и взвалил женщину на плечо. — Все. Уходим. Как лошади?

— Марфа уже с ими под стеной! — Тиша погладил седые волосы матери.

По внутренней лестнице они поднялись на башню. Глинка нес стонущую Матрену, а Тиша придерживал сзади ее голову, чтобы не ударялась о крутые изгибы на поворотах.

На стене отрок скинул с плеча кольца веревки и сделал петлю вокруг зубца.

— Мати сама не сможет, пан Бонифаций!

— Веревка выдержит? — спросил Глинка скорее у самого себя.

— Должна бы! — тихо ответил Тиша.

— Тогда вот что! Подставляй спину. А вы, Матрена, как вас по батюшке?..

— Никифоровна я.

— А вы, Матрена Никифоровна, держитесь за плечи сына. Да не за шею. Удавите же. Держитесь? Хорошо. А я вас сейчас за пояс к нему привяжу. Ну, с Богом! — Бонифаций Глинка перекрестил связанных между собой Тишу и Матрену и помог мальчику встать спиной между зубцами. — Вот где силушку и проверишь, Тимофей Степанович.

— Да я справлюсь. А ты-то как же, дядь Бонифаций?

— За меня не переживай. Мне еще надо Савве помочь. Ну, давайте, давайте, с Богом! — он легонько подтолкнул Тишу в грудь.

Где-то внизу из ночной тьмы раздалось тихое нетерпеливое ржание. А вдоль стены уже приближались двое солдат. Глинка рванул из-за пояса саблю.

— Я когда-то поклялся никого не убивать, — проговорил он сквозь зубы, — но вам, ребята, не повезло. Вы видели меня.

Он пошел навстречу бегущим солдатам, держа венгерку в опущенной руке за спиной. А потом был резкий вымах из-за поясницы. Клинок пошел с вывертом по косой в ложном направлении, заставляя противника качнуться в другую сторону, а потом вдруг развернулся в воздухе, метнулся вниз и с протяжным шипением вскрыл кожаный доспех на животе. Следующий удар отделил голову от туловища.

— Это чтобы без мучений! — выдохнул Глинка, словно извиняясь.

Второй солдат поднял аркебузу, то ли пытаясь выстрелить, то ли закрыться ею от страшной венгерки. Пирожник прочитал в его глазах удивление, поскольку пана Бонифация каждый в городе знал в лицо, и страх.

— Не надо, молодой человек, направлять оружие на мирного кондитера! — он сделал шаг вперед, отвел левой рукой в сторону ствол, а правой рассек тело от плеча до талии.

— Вот и все! — он сунул саблю обратно в ножны и устремился к выходу.

Монах к тому времени оказался на стене в полусотне шагов. Ему удалось, пятясь и отбиваясь от солдат, попасть на внутреннюю лестницу. Дальше оставалось только подняться. Бонифаций, перед тем как затеряться в толпе людей, выбежавших из домов на шум, бросил прощальный взгляд на монаха. И ему показалось, что он прочитал у того по губам: «Спасибо тебе, добрый человек!»

Савва нанес еще несколько смертоносных ударов посохом, отбрасывая врага, встал между зубцами, повернулся спиной к городу и прыгнул; широкая черная ряса раскрылась, словно крылья птицы. В полете монах посохом оттолкнулся от стены и, сделав кувырок в воздухе, приземлился на усыпанный листьями склон с другой стороны кремля.

* * *

Вокруг питейного заведения на Молоховской улице стояла крепкая забористая вонь. Солдаты испражнялись прямо с порога, только немногие в силу неведомых причин отходили на пару шагов под кусты черемухи.

Брецлава, пошатываясь, вышла из трактира на улицу по естественной надобности, а заодно и сделать пару глотков свежего воздуха. Ей было хорошо. В сознании девушки расцветали буйными красками цветы будущей волшебной богатой жизни. Дойдя до темнеющего в стороне вяза, она приподняла юбку и села на корточки, оголив белый задок. Неожиданно она услышала над самой головой голос Валука:

— Журчишь?!

«Вот так удача! — подумала Брецлава. — А что, если Валук овладеет мной и возьмет в содержанки? Вот тогда я всем покажу, кто такая Брецлава! А если… о… он вообще на мне женится? А куда ему деваться?! Я ведь одна знаю все его тайны!»

— Вы как-то застали меня в не совсем ловком положении, пан Валук!

— Вполне хорошее положение! Так и оставайся! Мне нравится, когда молоденькие девушки на моих глазах освобождают свои внутренности. Это так заводит, скажу я вам!

— Я все-таки встану.

— Сиди, где была! Так менее заметно. Я еще полюбуюсь тобой!

— Вы как-то грубы со мной! — Брецлава встала и одернула юбку.

— Груб, говоришь! Ты еще не знаешь настоящих грубостей, детка! — Валук схватил девушку за волосы, развернул спиной к себе и упер ее лбом в ствол дерева.

— Что вы делаете? Я разве бы вам когда-нибудь отказала?!

— Не люблю добиваться. Предпочитаю брать силой! — он рванул поясной ремень на штанах.

— Только не туда, пан Валук. Умоляю. Больно. Очень больно!

— Сейчас все кончится. А ты думала, я оставлю тебя в живых?! Зачем мне лишний свидетель, а?

— Больно. Очень больно, пан Ва-а-лук! — Брецлава захрипела.

Тугая петля из тонкой шелковой нити сдавила ей шею, глубоко вонзилась в плоть, так, что захрустели хрящики.

* * *

Час пробил, и назначенный день пришел для всех участников Божьего суда.