Чужой огонь - Сергей Палий

– Черт! Чтоб тебя! – выругался Долгов, спускаясь в холл отеля.

Здесь царила паника.

Асинхронно хлопали выстрелы. Несколько бойцов ОМОНа вели беспорядочный огонь по входным дверям, давно уже разлетевшимся стеклянной крошкой. Метрдотель и трое портье волокли тела убитых и раненых за стойку ресепшна, кресла были перевернуты и залиты кровью, весь пол усыпан каким-то тленом – настоящий атриум хаоса…

С улицы доносился вой сирен.

Да что же там происходит?! С кем они воюют? Боги же на втором этаже, в ресторане…

– Сюда! – махнул рукой Максиму один из портье. – Кто там у тебя? Тащи сюда!

Долгов, задыхаясь от тяжелой ноши и порохового дыма, добежал до стойки и опустился, не в силах больше нести девчонку.

Молодой белобрысый портье приложил два пальца к ее шее, заглянул в зрачки, бегло осмотрел рану на груди. Крикнул:

– Возможно, легкое задето! Но, думаю, выживет! Дай-ка мне платок, если у тебя есть…

Максим порылся в кармане пиджака.

– Ты знаешь, что делаешь? – спросил он, протягивая платок портье.

– Да, – откликнулся тот, доставая полотенца из фирменной целлофановой упаковки, лежавшей рядом, и раздирая их на узкие полоски. – Я в меде учусь на третьем курсе, здесь подрабатываю. Помогай! Надрезай и рви на полосы толщиной сантиметров десять-пятнадцать, а платок мы сейчас приложим к ране! Чистый хоть?

– Угу.

Максим извлек полотенце и стал его рвать. Портье наложил девчонке какую-то хитрую повязку и принялся обрабатывать стонущего омоновца, у которого оголенная рука и часть туловища были покрыты какими-то странными пятнами.

– Что с ним? – спросил Долгов.

– Трупные пятна, – ответил портье, перетягивая бедняге руку выше локтя. – Видимо, какое-то новое оружие – я не понимаю… Он просто мгновенно стал разлагаться…

– Разлагаться? – переспросил Максим, решив, что ослышался.

– Да! Это еще что! Тут несколько человек вообще в прах разнесло! Знаешь, дружище, я в анатомичке много перевидал, но такое… до сих пор мурашки по коже…

– Аид… – прошептал Долгов. – Конечно, их же с Аре-сом не было на этой вакханалии в ресторане! Они должны были из Нью-Йорка вернуться… Вот с тылу и ударили.

– О чем ты? Говори громче!

– Бесполезно все это! Я видел – у них регенерация раз в пятьсот быстрее, кости сами собой срастаются. Снотворное практически не действует. Зря все это, зря…

Девчонка вдруг открыла глаза. Сказала:

– Нельзя победить богов. Вы все еще не верите?

Максим посмотрел на нее. Девчонка улыбнулась и снова отключилась.

– Так это всё – боги? – ошарашенно крикнул портье. – Ну конечно! Как же я сразу не догадался! Аид – владыка мертвых! Вот почему… в прах-то…

Выстрелы вдруг смолкли. Остался лишь звон в ушах. Сквозь него пробивалось унылое завывание сирен, а еще – неприятное шуршание битого стекла под чьими-то подошвами да редкие неразборчивые реплики, доносящиеся из раций сквозь помехи.

– Хана, – сказал кто-то за стойкой. – Юрьич, хана.

Максим выглянул и замер.

На лестнице стояли боги.

Все.

Одиннадцать.

Будто их не осыпали градом игл с паралитиком и снотворным, будто не изрешетили свинцовым дождем. Лишь рваные клочки одежды свидетельствовали об этом, но ничего больше. И поэтому боги, в свисающих окровавленных лохмотьях, казались еще страшней.

Уцелевшие бойцы ОМОНа все еще давили по инерции на спусковые крючки автоматов, но хромой Гефест уже сделал свое дело – порох не воспламенялся в гильзах, и пули оставались в патронниках.

В разбитые дверные проемы со стороны улицы уже просунулись несколько камер и фотоаппаратов любопытных папарацци. Сигнальный маячок подъехавшей «скорой» пульсировал красно-синими вспышками в темноте.

– Вы хотели гнева богов? – спросил Зевс. И, не получив ответа, кивнул: – Вы обретете его.

Никто не успел заметить, как шевельнулась рука Гефеста. Дохнуло адским жаром, ослепительная вспышка на миг превратила все вокруг в негатив, и огненная волна прокатилась по холлу отеля, сметая на своем пути впавших в ступор спецназовцев, остатки интерьера и дверей. Она выплеснулась на улицу пыльно-багряным языком, отсветы которого отразились на лицах оставшихся в живых службистов, военных, милиционеров, врачей, журналистов, на уцелевших стеклах машин, на асфальте, на барельефах окрестных зданий, на подсвеченном знаке «М» возле входа в метро.

Затем подняла руку Афродита. И тысячи птиц сорвались в безумии и заметались по огромному городу, выбивая стекла. Бродячие собаки и кошки потекли по улицам, сбиваясь в стаи и бросаясь на прохожих, домашние любимцы вдруг зарычали на обожаемых хозяев.

Apec вскинул вверх раскрытую ладонь. И милиционеры, вздрогнув, развернулись, направляя оружие на мирных жителей.

По мановению Посейдона река вздыбила свои волны и выплеснулась темной многотонной массой на мостовые, сметая машины и троллейбусы, разбивая витрины и калеча людей.

Аполлон грациозно вознес длань. И сотни беременных женщин споткнулись, упали, повреждая плод. Чтобы не родились одаренные младенцы, которым суждено было стать талантливыми художниками, музыкантами, скульпторами, писателями, дизайнерами, актерами.

А затем Дионис поднял руку. И тысячи алкоголиков захлебнулись, делая роковой глоток.

Затем – Афродита. И влюбленные поссорились, чтобы через час изменить друг другу.

После – Гера. И распались семьи.

Дальше – Афина. И вместо открытия вакцины от СПИДа ученый где-то в застенках подмосковного НИИ вывел формулу нового смертельного вируса.

А следом за ней шевельнул сухими пальцами Аид. И истлевшие кости давно умерших постучали в тысячи дверей, заставив родственников вздрогнуть и с животным ужасом припасть к глазку.

Свобода слуха исчезла в тот момент, когда появилась свобода слова.

Нам некуда деться от телевизоров, радиоприемников, газет, баннеров и экранов на улицах, Интернета, листовок, плакатов, наклеек и гравировок. Хотим мы того или нет, но слышать и видеть приходится практически всё, что нам хотят впарить.

Человек давным-давно превратился в раба массовой информации.

Максим сидел у себя на кухне, тупо переводя взгляд с выдернутого из розетки телефонного провода на отключенный мобильник. И обратно. За наглухо закрытым окном уже вовсю светило солнце.

Не хотелось есть, не хотелось пить, не хотелось двигаться, не хотелось думать.

Перед глазами стоял шквал огня, превративший холл отеля в крематорий. Если бы они с портье и ранеными не спрятались за стойкой ресепшна с толстыми стенками, то сгорели бы вмиг.