Путешествие еды - Мэри Роуч

«Извините, пожалуйста, – морщится Ван дер Бильт. – Эта штука старая». Как будто свежий силикон может быть намного приятнее на вкус.

Ван дер Бильт рассказал мне историю о том, как в ходе специального исследования 87 человек жевали совершенно одинаковый лущеный арахис. Хотя зубы у всех участников эксперимента были в полном порядке, число жевательных движений разнилось от 17 до 110. В другом исследовании участники эксперимента должны были прожевать семь различных видов пищи разной твердости. И предполагаемая продолжительность жевания определялась не едой, а тем, кто именно жевал. Наша привычка к той или иной оральной деятельности уникальна, как отпечатки пальцев, – только в физиологическом смысле. И, как и в случае с папиллярными узорами, мы не отдаем себе отчет в том, каковы мы на самом деле[83].

Мы не вольны в выборе личной манеры жевания, хотя и было бы любопытно попробовать.

Ван дер Бильт изучает нейро-мышечную составляющую жевания. Вероятно, вы не раз слышали о впечатляющей силе челюстных мускулов. В расчете на одноразовое развиваемое усилие эти мускулы – самые сильные из всех, которыми мы обладаем. Однако Андриса восхищает не разрушительная мощь челюстей, а – примечательный нюанс – способность этих же мускулов осуществлять и защитную функцию. Представьте зерно арахиса, зажатое между двумя коренными зубами. Они должны перетереть его. Считаные миллисекунды – и орех поддается, а челюстные мышцы получают инстинктивную возможность расслабиться, снимая нажим. Не будь у нас этого рефлекса, коренные зубы продолжали бы свою работу, но – круша друг друга, поскольку ореха между ними уже нет. И как настоящему мужчине удержать свои могучие челюсти от дробления собственных драгоценных зубов? Единственный выход из затруднительного положения нашла эволюция, снабдив наше тело автоматической тормозной системой – более изощренной и быстродействующей, чем на любом «Лексусе». Наши челюсти, зная собственную силу, никогда не теряют бдительности. Чем скорее и бездумнее мы готовы открывать и захлопывать рты, тем меньшее усилие станут прикладывать челюстные мускулы, без нашего участия регулируя свою деятельность.

Блокирующий защитный рефлекс можно наблюдать, подсоединив челюстные мышцы человека к электромиографу[84]. В тот момент, когда между зубами возникает что-то избыточно твердое, линия электрической активности мгновенно становится плоской. «Наступает период тишины, как называют его техники», – говорит Ван дер Бильт. Наверное, того же могут добиваться воспитатели в детском садике, единым словом успокаивающие всю группу, или же квакеры, разом начинающие свой молебен. Мысль об этом не дает мне покоя много лет. Зубы и челюсти замечательны не только своей силой, но и чувствительностью.

Попробуйте «прожевать» такой факт: наши зубы способны чувствовать песчинки или мелкие частицы гравия размером до десяти микрон. Один микрон равен 1/25000 дюйма[85]. Если вы будете сжимать банку из-под кока-колы, пока ее диаметр не сравняется с толщиной человеческого волоса, то в этом случае буква О в названии напитка получится толщиной около десяти микрон. «Если, к примеру, в вашем блюде с салатом окажется частица-другая земли, вы заметите это немедленно. То есть получите предупреждение: что-то не так». Ван дер Бильт проводил такой эксперимент на себе. «Берем немного vla…» Заварной крем! В Голландии, где бы вы ни были, поблизости всегда найдется эта штука. «Кладем в него несколько пластиковых зерен различного размера…»

Андрис сам себя останавливает: «Не знаю, хочется ли вам все это выслушивать». Он произносит эти слова полувопросительным тоном и словно бы за что-то извиняясь – будто привык, что слушатели в любой момент могут сказать: «Ах, простите!» и уйти. Чуть раньше он сказал мне, что его научную группу в Утрехте планируется расформировать, как только он освободит занимаемую должность… Примерно в течение года. «Эти исследования, – констатирует Ван дер Бильт, – не встречают должного интереса».

Но я думаю, это пока не все.

Изучение работы, производимой в ротовой полости, – это наука не только о зубах, но и об «оральном оборудовании» в целом – включая зубы, язык, губы, щеки, слюну. Все работает на одну, хотя и не то чтобы яркую, цель – формирование болюса. Этот термин используется по-разному. Но для нас он важен в одном смысле: болюс (или пищевая кашица) – это образованная во рту масса частиц, пережеванная и смоченная слюной. В этом отношении пища, как сформулировал патентным языком один из исследователей, «нечто в состоянии, подлежащем поглощению»[86].

Не думаю, что ученые в данном случае не испытывают интереса. Скорее, их отталкивает предмет изучения. Занимаясь подобной работой, вы должны каждый божий день увлекать себя документированием «кругового движения болюса внутри ротовой полости» или вести сверхкрупным планом съемку «остаточного крема» на чьем-то языке. А если вы все же пожелаете занять свое место в рядах исследователей, то вам придется применять на практике, допустим, формулу Лукаса для сцепляющей способности болюса – и, следовательно, определять вязкость и поверхностное натяжение слюнной жидкости, а также средний радиус пережеванных частиц пищи и среднее расстояние между ними. Но в любом случае вам не обойтись без болюса. И еще вам потребуется удерживать своего подопытного на грани глотания или даже побуждать отрыгивать проглоченное. То есть почти входить в роль одного из сиамских близнецов, когда другой должен был избавляться от трихобезоара – комка проглоченных волос. Когда же исследуемый болюс находится в полужидком состоянии – йогурт и vla незачем пережевывать, однако они «подвергаются оральной обработке» и смешиваются со слюной, – работа кажется еще менее привлекательной. В порядке подтверждения привожу одну их подписей, найденную в главе учебника, написанной моим патроном в Утрехте Рене де Вийком: «Иллюстрация 2.2. На фотографиях показан выплюнутый заварной крем… к которому добавлена капля красителя черного цвета».