Отель «Петровский» - Альбина Нури

Совсем плохо дело стало, когда бесследно исчезла дочь самого Петра Савельевича. Девушке исполнилось семнадцать, и была она от рождения глухонемой. Жила во флигеле с отцом и матерью, женщиной едва ли не более тихой и незаметной, чем дочь.

В господский дом Машенька почти никогда не заходила – незачем было. Но в тот день готовились к приезду сына Николая Федоровича, хозяин велел вычистить, вымыть особняк сверху донизу, а рабочих рук по понятной причине катастрофически не хватало. Вот Петр Савельевич, который был человеком здравомыслящим, и решил привлечь к делу жену и дочь.

Последним Машеньку видел сам отец: она спустилась с тряпкой в руках по лестнице со второго этажа, свернула в коридор налево. Заметила отца, улыбнулась ему своей милой ясной улыбкой, а того вдруг словно кольнуло в сердце: захотелось сказать, что нечего ей делать в этом доме, пусть возвращается обратно во флигель, а они тут сами управятся. Слишком уж она была худенькая, хрупкая, беззащитная. А крыло дома, куда свернула девушка, было то самое, где находилась курительная комната…

Петр Савельевич, не рассуждая, повинуясь импульсу, окликнул дочь, которая уже скрылась из виду. Потом чертыхнулся: не услышит же! И побежал за ней. До коридора, по которому пошла Машенька, добрался в два счета, свернул вслед за дочерью – и увидел перед собой пустоту. Двери по обе стороны коридора, винного цвета дорожка на полу, картины на стенах… Машеньки нет.

Он заметался, открывая двери одну за другой, на шум сбежались слуги, потом и жена подоспела. Поняв, в чем дело, искать Машеньку стали уже все вместе. Но ни за одной из дверей девушки не оказалось. В окно она вылезти, понятное дело, не могла – зачем бы ей это делать? Да и снег только пару часов, как перестал валить, а покров под окнами был девственно-чист, нетронут. Никаких следов.

Жена Петра Савельевича с той поры слегла. А сам он стал еще тверже и сдержаннее, вытянулся и высох за несколько дней. Не уволился, остался в доме, надеясь, видимо, отыскать дочь, не рассчитывая на помощь сыскных. Ведь в поисках немца те, как ни старались, ни на миллиметр не продвинулись.

Управляющий не ушел, но сразу четверо слуг взяли расчет, и потому, когда через три дня приехал сын Николая Федоровича, прислуживать ему пришлось Антону, личному камердинеру Петровского, который был при нем с малых лет.

Кроме Антона в доме, помимо хозяев и Петра Савельевича, оставались верная Татьяна, повар, кухарка, пожилая горничная, садовник, кучер, который сделался теперь еще и конюхом.

«Это на такую-то махину!» – сетовала Татьяна.

А куда деваться, если никого калачом не заманишь в Петровский дом!

– Пожалуйста, давай уедем отсюда, – снова попыталась поговорить с мужем Наталья перед самым приездом Дмитрия. – Ты же и сам видишь, с этим местом что-то не так!

Наталья знала, чем объясняется упрямство супруга: дом не поддавался его воле. Николай добился в жизни огромного успеха и привык думать, что для него не существует неразрешимых проблем и вопросов, что люди и обстоятельства должны покоряться ему. А потому не мог позволить себе смириться с тем, что есть вещи выше его понимания.

Муж угрюмо поглядел на нее и досадливо проговорил:

– Я устал от этого вздора, Наташа. Перед нами цепь случайностей, которую необразованные люди раздули до размеров вселенской катастрофы – неужели сама не видишь?

– Но ведь Иоганн Францевич…

– Пропал, да. Но, видишь ли, я склонен думать, что по какой-то причине этот человек вполне мог инсценировать свое исчезновение. Возможно, у него были долги или иные причины скрываться. А дальше – полоумная горничная, которой что-то почудилось. И вот уже людишки вроде той «ворожеи» связывают воедино совершенно не связанные между собою вещи, а десятки сплетниц с готовностью подхватывают эти нелепицы, и домыслы растут, ширятся, подобно лесному пожару! Не разберешь, где правда, а где ложь, но общее мнение не переломить!

– А как быть с Машей? – спросила Наталья.

Лицо мужа болезненно сморщилось, он свел брови к переносице.

– Маша! – Кажется, Николай не сумел придумать подходящей причины, и потому разозлился еще сильнее. – Думаю, мы еще узнаем правду о Маше. Прошло слишком мало времени, чтобы делать выводы.

– Хорошо, а как же я? – не сдавалась Наталья. – Я который месяц плохо сплю! Не хотела говорить, но мне то и дело мерещится… разное!

Едва выговорив это глупое «мерещится», она готова была язык себе откусить. Надо же было произнести такое! Зато Николай зацепился за неудачное словцо.

– Разное? Мерещится? – ернически отозвался он. – Лев Александрович полагает, что нервы у тебя сейчас расстроены, нужно поменьше давать волю фантазиям. Он прописал тебе препараты, ты должна их пить, чтобы ничего не «мерещилось».

Последнее слово Николай по-особому выделил голосом. Все это было обидно, даже оскорбительно, но должным образом отреагировать Наталья не успела, потому что муж воскликнул:

– Могу со стопроцентной уверенностью сказать: я ни разу, никогда, ничего необычного здесь не видел. И если ты полагаешь, что выдумки и суеверия способны выселить меня из собственного дома, значит, плохо меня знаешь!

Николай Федорович вылетел из комнаты, хлопнув дверью, а Наталья с грустью подумала, что это была их первая серьезная ссора, и виной тому – проклятущий дом, который Наталья, как ни старалась, не могла заставить себя не то, что полюбить, но хотя бы перестать бояться.

«Это место набирает силу, – подумала она, трясясь от холода под двумя одеялами из верблюжьей шерсти. – Пока мы делаем вид, что ничего особенного не происходит, оно начнет сводить нас с ума и забирать одного за другим».

Наталья боялась так сильно, что никакие препараты не могли помочь справиться с собой и заснуть.

Возможно, именно хроническая бессонница и стала причиной того, что случилось в столовой перед ужином в честь приезда Дмитрия. Во всяком случае, так считал доктор. Но Наталья знала: усталость и недостаток сна ни при чем. Просто то, что прежде происходило в доме ночью, стало твориться и днем.

Муж стоял спиной к Наталье, но ей не нужно было видеть его лица, чтобы понять: он раздражен, сердит, даже взбешен. Наталья лежала в постели, слабая, несчастная, измученная разрывающей голову болью, от которой темнело в глазах. Не помогали ни отвары Татьяны, ни лед, который она прикладывала к вискам, ни порошки доктора Льва Александровича.

– Прости, Коля. Пожалуйста, прости. Поверь, мне очень жаль, что так вышло, – тихо проговорила она уже, кажется, в тысячный раз.

Николай обернулся к ней, и лицо его было точно таким – окаменевшим от гнева, как она и предполагала.

– Не понимаю, как ты могла поступить подобным образом. Разве я о многом просил? Я всего лишь желал, чтобы самые родные, близкие мне люди приняли и полюбили друга, нашли общий язык, смогли тепло и по-дружески общаться. Дмитрий был против нашего брака, даже на свадьбу не приехал, как ты знаешь. Это причинило мне боль, однако я отчасти могу понять его. Он был очень привязан к матери, а все эти досужие сплетни… – Николай поморщился и махнул рукой. – Однако Дмитрий внял моей просьбе, оставил дела в Петербурге с намерением пожить здесь, познакомиться с тобою поближе. Решился на этот шаг по моей просьбе. Не понимаю, к чему было устраивать этот позорный спектакль!