Фотограф (сборник) - Владимир Сотников

И, наверное, усталость помогла ему понять: невозможно найти обратный след. Здесь его просто нет, в этом мире, в который он сам себя завел, погрузил, окунул… Из этого пространства, как и из своего состояния, невозможно выйти обратным путем. Возможен только путь вперед, по прямой, как и в ту будущую жизнь, которой он так боялся.

Вот уже начинаю потихоньку сходить с ума, усмехнулся устало Тенишев. Не потерять бы только остатки самообладания, да сейчас и ни к чему никакие другие размышления. Потом, все потом, в уютной комнате за столом можно размышлять о жизни. Бывают в ней пустоты и даже огромные пространства, которые надо только вышагивать с пустотой в голове и направляясь… вперед. Простой, животный способ существования сохраняет силы.

Он еще много раз отдыхал, отгоняя от себя мысли. Просто смотрел по сторонам. Кричал, пока не почувствовал хрипоту и слабость, усталость голоса. Через несколько часов начнут густеть сумерки. Тенишев понял, что уже ищет островок повыше и посуше, чтобы готовиться к ночевке. Как будто разрешил наконец себе отдых – и стало спокойнее.

Для костра он собрал все сучья на острове – про запас. Все равно оказалось мало, и костерок надо было делать хитрый – какую-нибудь сырую корягу обложить сучьями. Она будет тлеть всю ночь. Вот так и моя жизнь, не удержался от глупой мысли, обложил себя горящими мыслями, а сам тлею посреди них, пока не… Даже и не усмехнулся окончанию.

Тенишев покосился на рюкзак – там еда. Мысли о ней он долго отгонял и сейчас боялся, что голод наконец прорвется, заставит съесть все сразу. Надо понемножку, подумал он, словно об этом ему напоминал другой человек, о котором читал в далекое уже время. Чужой опыт не хотел становиться собственным. Но съел он ровно половину и выпил полбутылки молока. Ведь еще не наступил даже вечер.

Как ни странно, в решении больше не бродить по болоту оказался точный расчет. Думая, что он просто оправдывает бесполезностью блужданий обыкновенную лень, Тенишев понял, что оставаться на месте – единственно правильное решение. В этой ситуации, уточнил он. В этой ситуации. В другой бы он поборолся, конечно. Пошел бы и даже побежал. А сейчас ни к чему. Хотел одиночества и получил сполна.

Ну так что же ты? – посмеялся он над собой. Наслаждайся, чтоб неповадно было потом шутить с жизнью.

Шло время, и Тенишеву показалось, что он засыпал несколько раз. Закрывал глаза и проваливался в память. Она была калейдоскопом – кружились вокруг слепого пятна картинки прожитой жизни, кружились, и смысл их был только в появлении. Появлялись, хороводились и сменялись новыми. И когда уже привык к ним, стал различать в этих картинках звуки. Как далекое эхо.

Потребовалось долгое медленное усилие над собой, чтобы понять – это его зовут. Сейчас, в эту минуту, а не в памяти.

Наверное, надо было сгустеть воздуху к вечеру, стать сумерками, чтобы донести эти крики. Они становились ближе и отчетливее, и Тенишеву показалось, что мальчишки просто перекликаются между собой, а не зовут его. Словно его и не было здесь.

И с простым обещанием, которое чувством всплыло из памяти, когда он в детстве стоял перед отцом, провинившись, и чувство это по-детски называлось «впредь вести себя хорошо», и с выдохом, будто обращенным к кому-то, кто находился совсем рядом – «нельзя, нельзя нарушать законов жизни, они сильнее желаний», – Тенишев поднялся.

Навстречу уже близким крикам.

В пределах игольного ушка, подумал Тенишев. Жизнь в пределах игольного ушка.

Эта фраза вспыхнула, как солнечный блик в открывшемся окне далекого дома.

Он еще раз повторил эти слова. К звучанию добавился смысл. Действительно, чувства и слова истончаются до пронзительности, чтобы выразиться. Чтобы пройти сквозь игольное ушко.

Бесполезно перечитывать только что написанное. Пусть подождут слова. Тенишев словно учил их таким жестоким способом плавать – и через несколько дней проверял, что уцелело. Или, как он сейчас понял, что прошло сквозь игольное ушко.

Они с сыном привыкли к этому маршруту прогулки – к мостику через небольшую речку и дальше в старый парк, пока не напрягалось в пространстве чувство возвращения. Сын находил какую-то границу – дуплистое дерево с обрывком качелей или куст бузины с качнувшимися ветками от слетевших птиц – и поворачивал обратно.

Тенишев улыбнулся:

– Красиво, да? Осенью всегда красиво. И вода в речке спокойная, и листья по ней куда-то плывут.

– И тонут? – спросил сын.

«Как слова», – подумал Тенишев и сказал:

– Я никогда не видел, как тонут листья. Пока смотришь на них, они всегда плывут.

Они долго стояли на мостике и смотрели на листья.

– Как звезды, – сказал сын. – Помнишь, мы ждали, что какая-нибудь упадет? Куда смотришь, там не падают. И листья так.

– Ты совсем такой, как я в детстве, – сказал Тенишев.

– Значит, и я буду таким, как ты?

Тенишев улыбнулся:

– Нет, зачем? Скучно ведь быть одинаковыми. Это в детстве все похожи, а потом…

– Таким – это не одинаковым, – сказал сын и посмотрел вдаль по течению. Наверное, провожал взглядом какой-нибудь листок. Они кружились в маленьких водоворотиках, и Тенишев поймал себя на том, что даже боится, вдруг какой-нибудь сейчас исчезнет – прямо под взглядом.

Как просто все главное в жизни, подумал Тенишев, глядя на сына. А ведь он боялся всю жизнь, что его чувства будут одиноки перед узеньким переходом в мир выражения. Перед тем самым игольным ушком, о котором он подумал совсем недавно. Этот найденный образ трудности, невозможности выразить чувство словом вдруг показался придуманным и нелепым здесь, рядом с сыном.

Они понимали друг друга без слов. Почти без слов. Немногим сказанным словам было совсем не тесно в игольном ушке.

После мостика они вышли на тропинку, ведущую к дому. И вдруг Тенишев встрепенулся. Он увидел впереди себя странную старуху. Она соткалась из воздуха, как из памяти.

Когда-то в детстве он догнал на тропинке точно такую же старуху. И точно так же она с трудом передвигалась при помощи двух палок, которыми помогала себе, как лыжница – так подумал тогда маленький Тенишев. Почему он не обогнал ее сразу?

Тогда, в детстве, старуха оглянулась и закивала, словно и дожидалась его. И опять стала переставлять свои палки и непослушные ноги. Так же тихо, осторожно пошел за ней и маленький Тенишев. Он вспомнил сразу все прочитанные сказки… И ноги словно приросли к земле, и какой-то странный, заколдованный воздух застыл вокруг. Маленький Тенишев пытался остановиться, но старуха оглядывалась – и он опять медленно шел за ней. Долго, долго они шли по тропинке.

Он почему-то тогда подумал странную мысль – что старуха показывает ему, как можно ходить совсем-совсем медленно. До этого Тенишев никогда не думал об этом – бегал, ходил быстро и свободно, сам по себе. И вот догнал чужую жизнь, натолкнулся на нее, и она его остановила.