Золото, перина и ночная чертовщина - Флор Веско

с ним какую-то часть, а потом сбежать, сжимая в руках воспоминание, уединиться, раскрыть его, развернуть и снова и снова проигрывать в воображении для собственного, одинокого удовольствия.

Так и прошли для Садимы многие дни и ночи: днем она искала одно, а ночью – другое.

* * *

Как-то утром дворецкий застал ее за поисками в одной из комнат. Она сидела перед раскрытым шкафом, рядом лежало ружье. Одну за другой она доставала сложенные простыни и встряхивала их.

– Это бесполезно, – сказал он. – Вам не удастся.

Садима встала, не выпуская простыни из сжавшихся пальцев.

– Если вам дорог ваш хозяин, едва ли вы будете против, чтобы хоть кто-то попытался помочь ему, пусть это и всего лишь горничная.

Лицо дворецкого посуровело.

– Именно потому, что хозяин мне дорог, – возразил он, – я не хочу, чтобы некая привлеченная его состоянием особа подавала ему ложные надежды. Потом он затоскует сильнее прежнего. Я знаю, что так и будет. Ваши попытки тщетны. Мы ищем уже много лет. Он рос на моих руках… Мы жили в этом замке. А вы здесь только что появились. С чего же вам добиться успеха? Вы толком не знаете замка. И лорда тоже.

– Не стоит меня недооценивать. Вы понятия не имеете, на что я способна. А что до моих намерений, вы доставите мне удовольствие, прекратив тыкать ими в лицо. Разве дочь султана или мои хозяйки не хотели выйти за него замуж ради денег? Однако их вы принимали прекрасно.

Дворецкий осекся. Машинально он подобрал смятую простыню. Взял ее за углы. Садима взялась за два других. Они вместе сложили ее. На последнем сгибе их руки встретились. Старый слуга посмотрел ей в глаза. Садима выдержала взгляд.

Положив простыню на место, Филип сказал:

– Вы правы. В конце концов, попробуйте. Я больше не буду вас отговаривать. Но скажу вам, что я потерял всякую надежду. Отказался от мысли, будто мой хозяин сможет наконец зажить обычной счастливой жизнью… Не хочу разочароваться.

Садима с еще большей горячностью пообещала себе отыскать украденное и вытащить этих двоих из замка.

Дворецкий взглянул на дверь, будто желая убедиться, что никого нет поблизости.

– И не забывайте: то, что вы делаете, опасно. Только лорд Хендерсон умеет усмирять свою мать. Она намного сильнее вас.

– Меня она не пугает.

– И напрасно. Обыкновенно леди Хендерсон не беспокоит мимолетных гостей. Но вы… Это удивительно. Полагаю, вы ее заинтересовали. У вас дар выманивать ее из укреплений. А это еще опаснее.

Дворецкий улыбнулся с горечью.

– К тому же вы не понимаете всего до конца. Перед вами два препятствия. Мать, но и сын тоже. И об этом я сожалею больше всего. Что бы ни говорил вам лорд Хендерсон, он не намерен покидать замок. Он хочет одного: спасти свою мать. Думает, что сможет освободить ее, вернуть человеческий облик. Он мечтает об этом с детства. Он винит себя в том, что его мать… в таком виде. Он вырос с этой мыслью. И она переросла в одержимость. Так что, даже если против всех ожиданий вы преуспеете, это ничему не поможет. Он сделает все, чтобы освободить ее, и это его погубит.

Последние слова он произнес с бесконечной грустью. И вышел, ссутулясь.

Садима посмотрела на распахнутый шкаф. Дворецкий прав. Бесполезно перерывать весь замок: нет ни малейшей вероятности, что она случайно наткнется на то, чего они вдвоем не нашли. Надо бы действовать умнее.

Что-то коснулось ее ноги. Она вздрогнула и схватилась за ружье. На нее глядела кошка.

Конечно, всего минуту назад Филип советовал ей быть осторожной. Но у семнадцатилетних девушек есть дела поважнее, чем слушаться озабоченных и благоразумных стариков-дворецких. Садима присела перед кошкой.

– Пожалуйста, веди меня, – прошептала она.

Кошка сорвалась с места. Садима бросилась следом. Та вывела ее наружу, на ухоженную лужайку в парке, и исчезла в кустах.

Садима огляделась. Лужайка была идеально круглая. Посередине стояла белая и тоже круглая беседка. В беседке был колодец. Садима бросила в него камешек. Ни звука.

Придется лезть вниз. Садима покрутила ворот, опуская ведро, пока цепочка не размоталась до конца. Подоткнула полы платья, чтобы не мешались, и взялась за цепь.

Спуск показался ей вечностью. От напряжения руки вскоре задрожали. Садима забеспокоилась: пока еще она сможет выбраться наружу, но, если спуск предстоит долгий, руки могут ослабнуть на середине пути, а она – упасть и даже убиться. Что же делать? В конце концов она стиснула зубы и продолжила спуск. И в итоге справилась. Колодец почти высох: вода доходила ей до щиколоток. Но она все равно была сырая от пота.

Садима с трудом перевела дыхание. На такой глубине воздуха не хватало. Вокруг был кромешный мрак – лишь где-то вверху она различала светлую точку. Она вспомнила слова дворецкого про опасности, которые ее подстерегают в этой живой усадьбе. И пришла в ужас от собственной неосмотрительности. Она сама, добровольно полезла в длинную каменную кишку, спустилась в желудок замка. Что она станет делать, если стены сомкнутся и начнут ее переваривать?

Но беспокойство ничем не поможет. Садима заставила себя действовать. Ощупала дно, стены. Вдруг сердце екнуло. В углублении она наткнулась на шкатулку. И поскорее сунула ее в карман передника. Теперь как можно быстрее нужно подняться на поверхность. Тянуть собственное тело вверх оказалось еще тяжелее. Садима заставляла себя не поднимать головы, чтобы не отчаяться от далекого пятнышка света. На полпути страх, что цепь оборвется, придал ей новых сил.

Наконец Садима вытянула себя из колодца. И рухнула без сил под навесом беседки. В руках пульсировала боль. Потом она стала понемногу стихать. Садима поднялась. У нее едва хватало сил пошевелиться, но любопытство взяло верх. Она вытащила шкатулку и открыла.

В ней лежало позолоченное яйцо. Садима разбила его. Изнутри выпорхнул орел. Не тратя времени на удивление такой невидали, не слушая свое разбитое тело, Садима вскинула ружье, прицелилась и выстрелила. Орел упал замертво. Она мысленно поблагодарила долгие часы охоты, выработавшие у нее такую реакцию. Подняла птицу, вынула нож и вспорола ей живот.

Это была орлица. Среди кровавых внутренностей Садима нашла другое яйцо, поменьше. Его она разбила осторожно, внимательно следя, что из него вылетит.

Едва скорлупа треснула, вылетел женский смех.

Больше ничего. Скорлупа оказалась пустой. Мать лорда Хендерсона посмеялась над ней. Садима едва сдержала проклятье. В замок она вернулась без сил.

* * *

Вечером Садима все не находила себе места от раздражения и растерянности. Она легла в постель, даже не предавшись очередной