Жизнь без спроса - Саша Канес

– Как соотнести эти слова с тем, как ты сама обращалась со мной? – возмутилась я.

– Маша – совсем другое! – резко ответила мама. – Она умная и самостоятельная. Учись у нее!

«Интересно! – подумала я про себя. – Какова была бы реакция моей мамы на бредовые обвинения какой-нибудь училки, высказанные в Машкин адрес?» Я вспомнила ту ужасную сцену, когда мама заставила меня непонятно за что извиняться перед Александрой Михайловной. Думаю, что ничего подобного не могло произойти с Машкой. Никогда. Про нее мама как минимум не стала бы ничего слушать!

Я не любила откровенничать с дочерью о своей жизни. И это при том, что мне больше не с кем было поделиться воспоминаниями и мыслями. Только один раз, через много лет после той телепередачи, я подробно рассказала ей про то, как рассталась с Олегом, – но ни понимания, ни сочувствия я не почувствовала. Обычно веселая и доброжелательная Машка помрачнела, даже отвела в глаза. Я испугалась:

– Тебе что, было противно меня слушать? – спросила я терпеливую дочку.

Она в ответ пожала плечами.

– Было, конечно… И что теперь?

– Было?

Честно говоря, я все же ожидала совсем другого.

– А что ты хочешь? – вздохнула дочь. – Ты же мне не посторонний человек! И бабушка тоже не посторонний человек, и дедушка, не вполне человек, конечно, но Борюсь мне тоже не посторонний… Какого черта они так жили и какого черта ты так жила?

– Ну… – Я пугливо замялась. – Я же тебе рассказывала. Конечно, мы тоже виноваты, но жизнь была такая…

– Мама! – одернула меня Машка.

– Что «мама»?

– А то, мама, что пи… что морочить мне голову не надо! Сами такую жизнь себе устроили, вот что. Если бы не умерла советская власть, стала бы ты точно такой же, как бабушка Инна, если не хуже. Ты же даже ни разу не влюбилась за всю свою жизнь по-настоящему.

– Ты хочешь испортить сегодняшний вечер? – спросила я дочь.

– Нет! Мне за тебя обидно!

– Это все, что ты хочешь мне сказать?

– Нет, не все.

– Что еще?

– Еще то, что я абсолютно согласна с твоим бывшим… в общем, с твоим Олегом. Терпеть не могу Достоевского!

Из Коломны до санатория мы доехали ровно за сорок минут. Автобус подрулил к самым воротам, я выпрыгнула на утоптанный снег и быстрым шагом направилась по аллее, усаженной голубыми елями.

Мамин номер люкс находился в главном корпусе. Зная мамину склонность к простудам и чувствительность к духоте и шуму по ночам, я заплатила двойную цену не только за самый лучший номер, с евроремонтом, но и за то, чтобы ее окна выходили на реку и лес, а не на ресторан и дорогу.

К моему удивлению, дверь открыла вовсе не мама, а очень неприветливая жирная тетка. Тетка буркнула, что моей мамы здесь нет и не будет, а где она находится, я должна узнавать в регистратуре, а не «беспокоить отдыхающих больных людей».

Я помчалась на ресепшн, где мне объяснили, что мама потребовала обменять ее с той самой теткой и переселилась в старый корпус «без удобств». Когда-то, в «пионерские годы», этот флигель вообще был нежилым и служил складом инвентаря и библиотекой.

Симпатичная молодая женщина-администратор по имени Зоя рассказала мне, что два дня назад в старом корпусе лопнула батарея, и отдыхающих попросили несколько часов посидеть в столовой, пока отопление починят. Одна из женщин устроила скандал, заявив, что «новые русские» и всякие жиды загнали простых людей в сарай, а сами наслаждаются на ворованные деньги. Она орала так, что администраторы собрались даже вызвать милицию, но моя мать, случайно оказавшаяся в столовой, встала и потребовала, чтобы скандалистке отдали ее номер, а сама она поживет в старом корпусе. Несмотря на все сопротивление администрации, обмен состоялся. Причем в качестве благодарности переехавшая тетка рявкнула на маму:

– То-то же! Знает кошка, чье мясо съела!

Администратор попыталась оправдываться передо мной, но я даже не стала слушать. Я слишком хорошо знала маму! Так все и было, несомненно! Зоя вызвалась меня сопроводить и вышла за своим пальто.

Меня буквально тошнило от раздражения. В последний раз со мной такое было, когда я узнала, что мамин «Борюсь», мой никчемный и ничтожный отец, бросил ее. Взял и ушел к какой-то не ведомой никому из нас другой женщине. Я тогда не поверила своим ушам: когда мама позвонила и сказала, что папа ушел. Я решила, что папа внезапно умер, а мама просто не смогла сказать об этом прямо.

– Ты испортила мне всю жизнь!

Только эти слова нашел он для женщины, под каблуком которой провел всю молодость и зрелость. Правда, последние несколько лет отец уже не смотрел все время маме в рот. Он только ныл о вреде персональных компьютеров и собирал в папочку досье на Билла Гейтса. Теперь он вместе с новой пассией содержит маленький магазин электроники возле метро «Молодежная» и с удовольствием объясняет клиентам, чем «Асус» лучше «Самсунга».

Я так и не смогла поговорить с отцом после случившегося, он не оставил ни телефона, ни адреса. Лишь однажды, когда он уже работал в своем салоне, я зашла туда. Вначале папа демонстративно отвернулся, но потом все же подошел ко мне и, не глядя в глаза, сказал:

– В моей жизни не было любви. Вы все презирали меня! Вы не видели во мне человека, теперь мне это известно точно! И я не хочу вас больше знать!

Выпалив это, он отвернулся и более не посмотрел в мою сторону. И по тому, как преданно отец смотрел на крашеную пятидесятилетнюю блондинку, стоявшую на кассе, я поняла, что на самом деле никогда не имела никакого отношения к этому человеку. Впрочем, надо отдать должное и ему, и его новой жене – они не покушались на оставшуюся маме квартиру.

Через две минуты Зоя зашла за мной, и мы помчались к маме.

Увиденное привело в ужас нас обеих. Мама лежала в кровати в своем маленьком неуютном номерке и болела. Зоя объяснила мне, что вход в эту комнату раньше был только через улицу. Теперь несколько перестроили, но ничего хорошего все равно не получилось. И вот опять, после того как батареи наконец починили, в корпусе стало нестерпимо жарко. В отличие от люкса, ни о какой регулировке температуры не было даже речи. Промаявшись двое суток, не в силах уснуть от неимоверной духоты, мама решила открыть выходившее на помойку окно и сразу же простудилась. Уже два дня она не только не ходила на прогулки и процедуры, но не могла добраться до столовой. Даже поход в туалет, расположенный в отдаленном необогреваемом конце недавно проложенного коридора, становился для нее непосильным мучением.

У мамы был сильный жар, но, увидев меня, она все же поняла, что я готова наброситься на нее с упреками. Едва шевеля потрескавшимися губами, она прошептала все то же самое, что я слышала всю свою жизнь:

– Почему та женщина, а не я, должна была здесь мучиться? Чем я лучше ее? Мы должны быть как все. Мы не должны выделяться.